Смех? Как? От чего? Почему? Неужели в этой обстановке всеобщей сумятицы, неправильности, чужеродности происходящего было что-то способное вызвать хотя бы мимолетную тень улыбки? Нет, ну правда, Виктору как лицу представляющему из себя некое приближающееся к опасной грани тело напичканное пусть не наркотиком, но стимулятором способным в любой момент спровоцировать резкий срыв и без того ослабленных поводков разума было как-то не до смеха… поначалу… ну разве можно было сопротивляться этой чистой почти детской непосредственности? И дело даже не в банальном мужском инстинкте потакать потенциальному объекту полового влечения… нет. Основную роль здесь играло именно то, что можно назвать душевной теплотой. Именно неподдельная радость, пусть и беспричинная, ценилась Костоправом куда больше нежели самые будоражащие душу виды. Может умение ценить первое не пренебрегая вторым и делало ему честь считать себя Мужчиной с большой буквы, а не просто лицом принадлежащем к мужскому полу? Наверное, осознание того, что красота бывает не только телесной, но и душевной и пришло к Виктору относительно запоздало, но сейчас он был действительно рад тому, что он способен по достоинству оценить все прелести наступившего утра. Не в силах сдержать наползающую на губы улыбку, Варлов не осознанным движением потянулся к зудящей то тут, то там коже, как его лицо вновь исказила гримаса боли… ну конечно, не удивительно, что поддавшись очарованию заливающейся чистым смехом девушки, он позабыл о простой, как валенок народной мудрости: «Чешется? Значит заживает. И горе тому, кто догадается теребить не зарубцевавшиеся раны!».
Морщась и надсадно сипя, Виктор слушал Шарлотту, тщетно пытаясь кончиками пальцев остановить заструившуюся из пореза кровь. Её слова только подтвердили ещё одну догадку… «Значит Шарлот- добрая? Итан- жестокий. Классика! И… в то же время проблема. Теперь осталось выяснить, как не спровоцировать явление личности, что так любит смерть… и как она там сказала? Наслаждается ей?»
А вот дальнейшее предложение и… поведение этой прекрасной во всех отношениях, кроме стиля убийства особы были… мягко говоря неожиданны. Нет, ну в принципе извинение и последовавшее за ним обещание «больше так не делать», было самым что ни на есть желаемым ответом на его просьбу не напоминать ему об одних из самых тяжелых моментах его прошлого. Но на какой-то очень короткий миг и даже меньше Виктор ушел в себя, словно привороженный видом своих окровавленных пальцев. Но этот «уход» не нес в себе глубоких философских размышлений, в данный момент в его сознание не было даже малейшего намека на мыслеречь. Скорее это был образ... Он не был кошмаром, он был чем-то вроде отголоска… далекого-далекого эха, которое с каждым годом становится все слабее и слабее, но никогда не станет неслышным. Ассоциативно все это напоминало бескрайнюю, черную как сама бездна пустыню, где с одной стороны стоял он- сапер-пулеметчик Варлов Виктор Ильич, сержант запаса, в своей форме со спец снаряжением в ногах, а с другой все те, кто уйдя вместе с ним, не вернулись оставив после себя лишь память… горечь… и гордость, за то что имеешь честь знать о них.
Вон, ребята из разведки, имена которых он даже не знал, и смерть которых предупредила бригаду Костоправа о приближении противника. А там, на БТР-е сидят «летучие мышки»- спецназ ГРУ, пришедший им, попавшим в свою первую засаду саперам-недоучкам на помощь и подорвавшиеся на случайном фугасе. А там, кинологи со своими четвероногими сослуживцами, на которых попросту объявили охоту за то, что те слишком эффективно работали. А там, стоит его двоюрный брат, который через жеребьевку поменялся с Виктором секторами и был схвачен в плен, где ему вскрыли горло, не зная, что его брат-близнец, кузен и другие добровольцы уже ломали ворота базы боевиков, с целью спасти своих ребят… а там… и там… и там… много их… много… И вот Костоправ безмолвно, вглядываясь в лица тех кого уже нет, как бы говорил им: «Я помню ребята… не позволю никому, испытать вашу участь. Всё сделаю, чтобы этого не повторилось… спите спокойно».
Из транса его выдернуло ощущение мягких, словно бархат объятий. В самое последнее мгновенье «немого диалога с призраками», тот повернувшись своей обратной стороной явил внутреннему миру Виктора самое что ни на есть лицо истинного ужаса. Все те, духи, что стояли до того словно бы живые, внезапно обернулись ужасными, где-то даже изуродованными, исковерканными остатками человеческой плоти, догоравшими остатками техники, и разломанным снаряжением… и хуже всех были те, чья жизнь прервалась от пробежавшегося от уха до уха лезвия. Они внушали куда большее смятение чем творящийся вокруг них ад. А все потому, что в резко поменявшейся картине лишь они оставались на своих местах, почти не изменившись… вот только грудь их теперь была заляпана их же кровью, и все они что-то пытались сказать, прокричать, простонать, прошептать, но Виктор их не слышал… не слышал, потому что перерезанное горло не издает звуков. Словно бы их души не могли найти покоя из-за того, что им было отказано в праве издать последний предсмертный крик, который мог выразить всю боль, всю горечь, всё сожаление о непрожитой жизни. И теперь эти недовысказанные страдания тяготили их, не отпуская и держа в памяти тех, кто был свидетелем их трагической участи. Вот почему он так болезненно прореагировал не столько на смерть Нагисаки, сколько, на то каким образом наступила её смерть. Теперь ему казалось что призраки укоряют его за то, что он позвоил этому повториться вновь. За то что солгал... позволил... не предотвратил...
– Это ничего…- весьма ощутимо вздрогнув и ни без едино-моментной горечи и облегчения расставаясь с растворяющимся в подсознании видением, Виктор даже не сразу понял к чему относятся эти слова- простите. Нужно думать о хорошем, даже если впереди только боль и тьма.
Словно бы боясь спугнуть момент или сделать что-либо не так, Виктор лишь прикрыл глаза и ловяеё горячее дыхание, в очередной раз… удивился (?), бродящему в бездне контингенту. Признаться честно, подобного рода разговоров и уж тем более жестов он меньше всего ожидал от этого заведения. Конечно, наверняка и у Шарлотты было за спиной что-то за что её могли запереть в этих стенах, но могла же она так же как и Костоправ быть жертвой обстоятельств? Могла ведь? Не исключено конечно, же что всё это лишь игра, притворство и банальная попытка втереться в доверие, но отчего-то Виктору не хотелось верить в это… Наверное, он просто был слаб к подобного рода приемам, ведь нечасто кому-то взбредет в голову жалеть и успокаивать обладающего его внешностью и репутацией бугая. А ведь так хотелось иногда, просто в тепле и неге рассказать не о страхах и кошмарах бередящих душу, но о переживаниях и мыслях, что не давали ни сна- ни покоя… однако ж увы, нигде подобного понимания Виктор попросту не находил. А где бы вы искали его на месте Варлова? В семье? Да Боже упаси им узнать и пятой доли того, что пришлось пережить их непутевой кровинушке. В обществе таких же как он ветеранов? Так они и так всё знают… знают и точно так же без понятия что делать с этим знанием. На «работе»? Где зачастую страдающие садистскими наклонностями люди преступали закон ради денег и власти? И теперь в этой почти не знакомой девушке было, что-то такое, в чем давно нуждалась не знающая покоя частичка души Костоправа.
Рваными, готовыми в любой момент прекратиться движениями Варлов аккуратно положил свои шершавые (а в двух местах ещё и рубленные) пальцы на нежный локоть Шарлоты, не сжимая и не притягивая, но в то же время будто бы прося подождать, не отстраняться… сейчас… ему ведь нужно совсем чуть-чуть чтобы сформулировать всё то, что он и на русском-то сказал бы не сразу. Слегка качнувшись, словно бы убаюкивая себя и собеседницу, Виктор открыл глаза. И было в них теперь что-то, что пробивалось даже сквозь туманящее взгляд действие стимулятора, но четко прочитать что это: печаль или радость, было уже невозможно, слишком размыто проявлялись эмоции Костоправа, проходя через призму химического опьянения.
«А что если…- слова звучат так тихо, что приходится слегка прокашливаясь повторять снова вкладывая в них куда больше чувств и переживания- А что если, боль и тьма не впереди, а позади… нет… внутри… нет…- наконец отпустив локоть Шарлотт, Костоправ очень медленно проведя указательным пальцем по обратной стороне предплечья, мягко ткнул очерствевшей от ожога подушечкой в грудь- здесь… «в сердце» - чуть погодя палец скользнув по ключице несильно надавил на грудную кость- здесь… «в душе»- пройдясь чуть вверх и мазнув по тонкой шее, его рука все же извернулась таким образом, чтобы не руша объятий легонько коснуться виска девушки- здесь. «В разуме».
Не в силах больше держать такую позицию, Виктор очень медленно стал опускать свой локоть, вынуждая Шарлотт по крайней мере одной рукой отпустить его шею, но дальше в его план действий вклинилось нечто, чему противиться Костоправ уже был не в силах. Вместо того, чтобы опуститься стол его кисть легла на затылок девушки, ненавязчиво так прижимая её лоб ко лбу Варлова. Едва морщась от проходящей по всему телу дрожи, Виктор едва заметным движением погладив шелковистые волосы, продолжил.
- Не учи русского человека думать о хорошем… «Мы этим с самого рождения только и живём». … мы о плохом неправильно думаем. «Не то что… вы европейцы». Шарлотт, не нужно… «жалеть меня. Не смей! Жалеть! Меня! Я не нуждаюсь в жалости! Только лишь… в понимании? Ни в благодарности, ни в чести, ни в славе… простом понимании… понимании кого-то кроме таких же искалеченных войной людей, чья жизнь уже никогда не будет такой, как у тех счастливцев кого эта участь обошла стороной».
И тут веселенький коктельчик бродящий в крови Костоправа все же спустил курок… резкий, можно даже сказать агрессивный вздох со стороны Виктора… запах… её запах дошедший до его ноздрей, теперь только подлил масла в огонь. Глаза… посмотреть ей в глаза тоже было ошибкой. В последний раз коснувшись её волос, пальцы Виктора скользнули было по подбородку девушки, едва ли не направив его в нужную сторону, после чего сжав ворот рубашки (последнего фактора держащего Костоправа от «ухода в отрыв») медленно так… с оттяжечкой, которую может позволить себе лишь тот, кто знает, что он в силах нагло игнорировать всяческое сопротивление, потянул его на себя.
Итак, до точки «не возврата»… 3… 2…
А вот фигушки… не тот человек Виктор Варлов, чтобы поступать таким образом… назовите его хоть пнем бесчувственным, хоть нерешительным слабаком, да хоть просто робким человеком обзовите! Вы все равно будете не правы. У него были на то свои причины… Причины, объяснение которых рискует перерасти, в целую книгу по социальной психологии. Возможно эти причины так же брали свои корни в послевоенных травмах, возможно просто из его нежелания заниматься этим с какой-либо из коллег, возможно из чего-либо ещё, но тем не менее ему хватило… храбрости (?), самообладания (?), сознательности что при малокровии никакой речи обо всем «этом» и речи-то быть не может (?), чтобы отпустив воротник так легко тянущейся рубашки, встать и сграбастав один из своих моно-бутербродов в ещё хранящую память о прикосновении к чужому телу ладонь, отойти в сторону кухни, где его шансы на проявление титанической выдержки имели хотя бы какие-то шансы на успех. Очень кстати в брошенных где-то в районе кровати брюках заиграл телефон, вследствие чего Виктор имел замечательный повод отойти ещё на пару шагов от источника своих переживаний.
Избегая смотреть в сторону Шарлотты, Костоправ на ходу зажевывая прихваченный провиант добрался таки до своей мобилки, где после недолгого копошения с карманами и этими ахренеть какими маленькими кнопочками, а так же ахренеть какими маленькими буковками на ахренеть каком маленьком экране, Виктор произнес... правда, для этого пришлось сначала прожевать и заглотить приличный кусок «мечты российского студента».
- Сбор… общий.- потом запоздало догнав, как мало это скажет не видевшему сообщения человеку, пояснил- К 10 всем наставникам приказано явиться в кабинет директора…- немного пожевав губами, а потом решив, что гораздо лучше будет зажевывать бутерброд и уделив соответственно этому некоторое время добавил.- Если захочешь уйти… я пойму, но все же я был бы очень благодарен если вернувшись я не имел бы веселого аттракциона «Перебинтуй свою грудину сам, грязный извращенец».
С этими словами Виктор ретировался в ванную, дав тем самым не столько девушке право спокойно одеться, сколько себе возможность в очередной раз избежать искушения. В принципе все последовавшие за этим мыльно-рыльные процедуры, включавшие в себя едва ли не десятисекундный ледяной душ, имели то же самое предназначение. Остудить, охладить, привести себя в чувство- не гоже на сборище неуравновешенных убийц-профессионалов идти в таком состоянии, ох не гоже… и уж тем более не гоже игнорировать его позарившись на столь удачно подвернувшуюся под горячую от стимулятора руку наставницу.
Вернувшись в комнату все в тех же бриджах, но уже с полотенцем скрученном на плечах, Костоправ ни без радости обнаружил, что Шарлотта никуда не ушла и более того озаботилась наведением порядка в им же устроенном сраче… это, если честно признаться, подкупало.
Как-то уж совсем неуверенно для хозяина собственных же апартаментов, задержавшись в отдалении от своей же гостьи, Виктор не получив (в его понимании) никаких предупреждающих или запрещающих жестов или же заявлений прошел к столу, где и получил необходимую перевязку «труднодоступных мест». На этот раз куда более сдержанно воспринимая чужие прикосновения, Костоправ, притворившись полностью сосредоточившимся на подавлении боли человеком, ловко избежал поводов распустить руки, после чего поблагодарив за помощь, принялся перебинтовываться самостоятельно. В принципе можно было воспользоваться и добротой Шарлотт, но вряд ли она поняла бы просьбу затягивать бинты потуже, и накладывать их как можно плотнее от кисти и вплоть до предплечья. Таким образом, лапы Виктора полностью скрылись под покрасневшими в местах порезов бинтами. Дальше пришла очередь голени… которая если честно имела самый убогий вид. Варлов даже задумался над тем, чтобы поискать на грядущем сборище какого-либо целителя.
Потом без особых стеснений пройдя к шкафу, Костоправ без каких-либо заморочек стянул с себя бриджи и принялся переодеваться, однако, чего в этом было такого? Бельем он обзавелся ещё во время своего позорного отступления в ванну, ну а особой разницы между бриджами и трусами согласитесь не было… тем, более, что смотреть друг на друга никто никого не заставлял.
Покончив со сборами и прихватив с собой небольшую сумку набитую всякой всячиной (в основном едой, термосом с горячим чаем и бинтами), Виктор и Шарлотта наконец смогли отправиться… теперь уже в её комнату.
- А... Виктор, вы... ты можешь научить меня чему-нибудь русскому? Говорят... это красивый язык.
Открывая дверь и выпуская девушку «на волю», Костоправ даже не сразу сумел собраться с духом (?), мыслями (?), чтобы ответить на её просьбу.
- Русскому?- от такого заявления он даже тормознул с засовом в руках- в смысле говорить? Если говорить, то можно… *но эээмммф… как же это на вашем-то будет (рус)* На русском… но не по-русски… Этому не учат понимаешь? Это прочувствовать надо… ну например…
И Остапа понесло…. (с)
---> первый этаж, кабинет Директора.
У нас постоянно проводиться активная не игровая деятельность. На данный момент на форуме проводиться несколько интересных акций и один конкурс. Принять участие и получить «вкусные плюшки» в виде подарков можешь и Ты!
