Шаг за шагом, судорожно оглядываясь по сторонам, пригибаясь, прячась за углами, за кустами и деревьями, Милорд подобрался к парку, который располагался на территории объекта, прижимая к себе старенький потертый чехол для гитары, как самое дорогое на свете сокровище. День близился к своему логическому концу, на улицы опустился мрак ночи, а одинокие скамейки освещало лишь тусклое свечение фонарей. Впопыхах собираясь и выскакивая на улицу, юноша не сразу успел понять, что оделся совершенно не по погоде. Середина осени, прохладная ночь, моросящий дождь и парень, одетый в легкую белую рубашку, черные узкие джинсы с протертым коленом и старенькие черные туфли. Что-то тут не так, верно? И только тогда, когда брюнет добрался до ближайшей скамейки, он почувствовал холод, пробирающий до костей и неприятное ощущение на коже от постепенно намокающей рубашки. Поморщившись и с силой ударив себя по лбу, Милорд пришел к выводу, что возвращаться опять в здание он не хочет, и это не будет иметь никакого смысла. Второй раз так просто выбраться из своей комнаты совершенно незамеченным – будет проблематично. Тяжело вздохнув, Милорд принялся аккуратно доставать гитару из чехла, расстегивая молнии, любовно хватаясь за гриф, стараясь не тревожить туго натянутые струны. Наверное, за всю свою короткую жизнь он никогда и ни с кем не обращался так нежно, как с этим неодушевленным предметом. Отложив чехол в сторону, француз приземлился на мокрую скамью, стараясь не слушать голос своего разума, который что-то гневно бурчал, агитируя идею срочного побега в теплую комнату, помещение тела под теплое одеяло и спокойного сна до начала завтрашней утренней тренировки и зачета по выученному материалу. Удобнее устроив нежный инструмент на колене, пальцами левой руки Милорд зажал несколько струн на разных ладах. Пальцы правой руки прошлись по струнам, извлекая тихую, невнятную мелодию. Руки дрожали. То ли от холода, то ли от недавнего приступа. Француз недовольно поморщился, вновь дернув несколько струн. Не прикасаясь около трех лет к любимому инструменту, он совсем разучился на нем играть? Да как такое вообще возможно!? Еще одна попытка. Снова и снова, перебирая в памяти нужные аккорды, любимые песни, нужные ноты, подходящий ритм, сложные приемы. И ничего. Француз готов был взвыть от осознания собственной ничтожности. Кажется, он только что лишился последней радости в его жизни. «Еще одна попытка…», подумал юноша, с надеждой перебирая дрожащими пальцами струны, которые слегка намокли от моросящего дождя. Незамысловатый перебор, четкое звучание, ни одной фальшивой ноты. В беспамятстве проиграв куплет, юноша решил тихо пропеть припев.
- Grow me a garden of roses, paint me the colors of sky and rain, teach me to speak with their voices, show me the way and I'll try again. – Мелодия прервалась. Тихо спеть не получилось, и Милорду на мгновение показалось, что его голос громким эхом разнесся по всему парку, поддерживаемый легким ветром. Голос слегка подрагивал, был неестественно хрипловатым от холода, который охватил тело, но сам француз этого не замечал. Он был слишком увлечен. Юноша улыбнулся, поднимая голову, рукой откидывая влажную челку назад, открывая лицо. Невидящий взгляд уперся в черное небо, на лице заиграла ухмылка, а с губ сорвался тихий смех. «Какое же ты убожество» - Yeah, when I'm cold as a dying stone – пальцы вновь коснулись струн, отыгрывая финальный аккорд. - А раньше получалось. Что же с тобой, Милорд? Что изменилось, Милорд? – Немой вопрос, адресованный небу. А вдруг ответит.

Мысли беспорядочным и мощным потоком гуляли в голове юноши, возрождая воспоминания, заставляя отключиться от внешнего мира, задуматься о таких милых мелочах, как смысл жизни и ключевого вопроса всей жизни: «что же изменилось?». Попав в «Бездну», Милорд не мог не отметить серьезных перемен в своем внутреннем мире. Этот процесс был ему незнаком, чужд и неприятен. Он всю жизнь прожил сам по себе, сам с собой и ни на секунду не изменял своим привычкам и принципам. Прикрыв глаза, юноша увидел перед собой знакомую картину. Заброшенный старый и разваливающийся дом. Он сидит на остатках некогда широкого подоконника, умостив на коленях свою старенькую гитару. В лицо одна за другой летят капли дождя, иногда доставая до гитары. Пальцы судорожно зажимают струны, перебирают их в замысловатом ритме. Голос – тихий дрожащий полушепот. Слова – нечеткие, непонятные, но выразительные. И вот через минуту в него летит увесистый камень и слышится недовольный крик «соседей» наперебой с непереводимыми французскими ругательствами. «Мило…», юноша открыл глаза, вновь уставившись невидящим взглядом в черное небо. «Ну и что же изменилось с тех пор, Милорд? Дождь, гитара, холод, меланхолия. Все как тогда, но нет, ни голоса, ни игры. Наверное, нужно чтобы кто-то запустил в меня камнем и попал как раз в висок. Чтоб уж наверняка», юноша шумно вздохнул, пальцы вновь скользнули по струнам, воспроизводя спокойную и тихую мелодию.
-  Иногда время безбожно… - вдруг раздался незнакомый тихий голос. Поначалу француз не обратил на него никакого внимания, лишь коротко кивнув, продолжая наигрывать мотив. Уж очень сильно он был похож на привычный голос разума, который регулярно раздавался в голове Милорда именно в такие вот моменты. Такой спокойный, приятный, вещающий умные вещи. – В моем случае оно проявляет себя с этой стороны с ужасающей постоянностью. – По-английски произнес француз со своим неизменным «мурчащим» акцентом. Но именно после этой реплики его внезапно осенило. Минута молчания, тишины и оцепенения. «Что-то я не помню, чтобы мой разум разговаривал на английском,… да еще и с совершенно незнакомым мне акцентом», паническая мысль быстро достигла пункта назначения, и юноша аж подпрыгнул на месте от неожиданности. Столь же быстро он с ногами забрался на скамейку, присаживаясь на спинку скамьи, едва не падая, но прижимая к себе гитару. А вдруг ее захотят отобрать? Милорд любил нарушать правила «Бездны», за что очень часто огребал по головушке своей крашенной, и теперь каждое его действие, о котором не знал наставник, сопровождалось ужасающей и зачастую неоправданной паникой. Убрав несколько синих прядей с лица, француз с интересом рассматривал незнакомца. В первую же очередь, отметив наличие теплых вещей на этом мужчине, француза вновь охватил холод и сильная дрожь. «Высокий, с приятной внешностью, и с вероятностью до ста процентов – наставник. Повезло. Интересно, он знает Ричарда? Надеюсь, что нет… не думаю, что он будет счастлив узнать о том, что я на самом деле делаю по ночам вместо того чтобы читать его нудную теорию. Хотя… этот человек вроде не похож на того, кто вышел прогуляться, в надежде найти себе пару-тройку жертв среди невинных учеников». – Амм… Мсье? Pardon. – Дрожащим и неуверенным голосом начал Милорд. «Возьми же ты себя в лапы, в конце концов!» - Я буду вам безмерно благодарен,… если вы что-нибудь слышали… и то, что вы видели… ну, я надеюсь, что вы никому не скажете. – Продолжил юноша уже привычным голосом, но вдобавок ко всему как-то неумело изображая неловкую улыбку. Он и сам понимал, что его просьба звучала глупо, если учитывать кричащую разницу в их социальных статусах. Француз вздохнул и вновь легко стукнул себя по лбу, в очередной раз удивляясь собственной тупости. – Я как раз собирался уходить, мсье. – Не спуская с незнакомца пристального разноцветного взгляда, Милорд потянулся к чехлу, что оказалось достаточно трудным и рисковым занятием, если учесть, что ты едва держишь равновесие, восседая на спинке скамьи, прижимая к себе не такой уж и легкий и маленький инструмент.

Еще сантиметр, еще одно усилие и пальцы, наконец, скользнули по шершавой поверхности старенького чехла, и вот он, тот момент, когда стоит схватить его и начать упаковку гитары, но не тут-то было. Флегматичным движением чехол перевернулся, разложился вдоль скамьи, а затем и вовсе упал на землю. «Отлично.… Слушай, а ты слезть со скамьи и по-человечески достать чехол не пробовал? Говорят, что это помогает и очень облегчает работу. В конце концов, не откусит же этот азиат тебе за это ноги, или любые другие части тела!», голос рассудка как всегда сетовал на инфантильность юноши, тщетно пытаясь вдолбить в него прописные истины. Но французу было далеко не до этого. Он активно пытался удержать равновесие и не навернуться с насиженного места, а в итоге лишь съехал со спинки скамьи, обратно на сидение, ощутимо приложившись спиной к выпирающим деревяшкам. Ощущение не из приятных, прямо скажем. Зато гитару удержал в исходном положении, прижимая к себе, словно плюшевого мишку. Продолжая рассматривать незнакомца, Милорд отметил для себя, что как для наставника (коим он по предположению казался), он слишком спокойный,  и даже слишком вежливый с незнакомым юнцом, который по определению слабее, моложе и неопытнее, чем он сам. «Где же привычное высокомерие?», недоумевая, размышлял Милорд. Пускай он пересекался не с таким огромным количеством наставников, чтобы иметь право судить так обо всех, но он все равно был приятно удивлен. Обычно в любом случае учеников опускают до уровня паркета, буквально втаптывают в пол. Хотя, может, те сами виноваты, что строят иллюзии, свято веря в то, что они всемогущие. Милорд и сам зачастую совершал такие же ошибки, однако сейчас он был в совершенно ином расположении духа и отрицал существование возможности нагрубить незнакомому человеку совершенно без видимой на то причины. Плюс ко всему у азиата была достаточно приятная внешность. Сам юноша не мог объяснить своих ощущений, но определенно отнес образ мужчины к числу своих любимых. Француз и сам рад бы одеваться так лаконично, выбирая классическую одежду, но юношеский максимализм и все дела – сами понимаете.
- Я похож на соглядатая и доносчика? Или на сплетницу? – Произнес азиат с усмешкой. Милорд нахмурился, поднимаясь со скамьи и выпрямляясь во весь рост. Подул легкий ветерок. Слабый, но для Милорда оказавшийся весьма ощутимым. Рубашка прилипала к телу, обдуваемая ветром, и приносила еще больший холод. Несколько непослушных влажных прядей вновь сползли на глаза, и юноша вновь откинул их назад, придавая своей прическе несколько странный вид, как будто он вылил на себя не меньше одного тюбика геля для волос. «Значит, он все-таки слышал кое-что. Ну да ладно, много кто слышал мои задушевные беседы с разумом. И еще у него очень интересный акцент… интересно, а какой он национальности?» - Я не знаю.… Но на сплетницу – точно нет - тихо ответил юноша, склонив голову на бок, словно кукла, которой перестали управлять, и отпустили ниточки, которые ее держали. – Но в этом месте всякое бывает… нельзя судить по одной только внешности… или можно, но я еще точно не научился делать это правильно. – «Да, Милорд, ты паршиво разбираешься в людях» Милорд изобразил еле заметную улыбку, стараясь вложить в нее максимум проявляемого дружелюбия. К чему показывать клыки, если на тебя не нападают? Положив гитару на скамью, юноша поднял чехол, отряхивая тот от маленьких кусочков прилипшей пыли и грязи. Закончив процесс очистки, Милорд попытался расстегнуть молнию. Попытка первая, вторая, третья, но наглая «собачка» никак не желала поддаваться, отказываясь двигаться с места. «Нет, нет, нет, только не это!», Милорд тихо застонал от бессилия. Только этого маленького конфуза ему не хватало для полного счастья. Активно пытаясь справиться со своевольной молнией, юноша даже на какое-то время забыл о мужчине, который все еще стоял рядом. Но тот поспешил напомнить о своей персоне:
- Надеюсь, вы идете тренироваться? Иначе… Вы так и не вернете былую хватку. – Произнес незнакомец. Юноша на мгновение замер, переводя взгляд на азиата. Милорд в удивлении приоткрыл рот, словно пытаясь что-то сказать, но слова застряли в горле. «Как-как он ко мне обратился? На «Вы»!?», хотя удивило его отнюдь не это. В голове француза никак не укладывалась полученная информация. Наверное, это просто сон. Брюнет коротко и совсем как-то невесело усмехнулся. – Былую хватку… - медленно повторил француз. Юноша предположил, что азиат слышал не только его милый и небольшой монолог, но и его завывания под гитару. Стало как-то неловко. – Я не уверен, что вообще смогу это сделать, мсье. Даже если буду тратить на это все свое свободное время. Не каждая певчая птица может петь в неволе. Многим чертовски не хватает воздуха и в итоге они задыхаются.

Отредактировано Deimos Milaud (2012-09-10 19:37:46)

Взяв в руки исстрадавшийся чехол и вновь усадив свою пятую точку на скамью, Милорд снова принялся терроризировать вредную молнию, которая никак не желала расстегиваться, попутно поглядывая на подозрительного незнакомца. Закинув ногу на ногу, юноша благополучно устроил черный чехол на своем колене, чтобы было удобнее. «Милорд, а ты уверен, что к твоей воображаемой призрачной леди не добавилась галлюцинация в виде «черного человека»? Все слишком цивилизованно для такого странного места. Плюс меня напрягает то, что он не двигается с места и сверлит меня взглядом. Хотя, это не может быть очередной плод моей фантазии. Я, кажется, видел его несколько раз… и он вполне себе реален. Милорд, а ты уверен, что он не маньяк? А то, знаешь, говорят в этой "Бездне" ученики мрут...» Руки дрожали, а мышцы до сих пор сводило в легкой и неприятной судороге. И черт его знает, почему приступ истерии повторился второй раз за неделю, причем совершенно на пустом месте. Юноша еле заметно улыбался своим мрачным мыслям, которые витали в его голове. Но тут виновато не только одно из его заболеваний, тут еще и виноват холод, который пробирал буквально до костей. И пускай он дал мысленную установку своему телу: не реагировать на это, заметно дрожащих рук этот приказ явно не касался. Сложность и неловкость ситуации состояла в том, что он не мог даже нормально схватиться за «собачку». Нет, его не трясло как припадочного. Просто из рук постоянно выскальзывал этот маленький и непослушный предмет.
- А вы так много раз пытались, что уже успели отчаяться и опустить руки? – Вновь произнес незнакомец с улыбкой. Милорд в первую очередь отметил именно эмоции, которые он смог разглядеть на лице азиата. Улыбка была столь выразительная и однозначная, что даже такое эмоциональное бревно как Милорд, смогло понять, что его не пытаются высмеять. Как раз наоборот. Затем по ушам резануло обращение на «вы». Если судить по его скромному опыту, то добиться от здешних наставников, чтобы те называли учеников, хотя бы по их имени – надо прыгать перед ними на задних лапках и чуть ли не целовать их следы. Поэтому подобная вежливость просто не укладывалась в голове, хотя было очень даже приятно. Француз не спешил с ответом, серьезно задумавшись над словами мужчины. Он поднес ладони ко рту, пытаясь согреть их своим горячим дыханием, чтобы хоть немного унять столь заметную дрожь. Подняв разноцветный взгляд на мужчину, француз склонил голову на бок, вновь как-то по-своему и совсем невесело улыбаясь. Юноша опустил руки, потирая ладони, друг об друга, чтобы сохранить легкое тепло. Он решил не отвечать на вопрос напрямую. Излюбленная тактика. – Мсье… - тихо начал он. – А у вас есть что-то, что бесконечно дорого вам? Какая-нибудь вещь, или что-то нематериальное, но от этого не менее ценное? Не смысл жизни, конечно, но… - юноша запнулся, вздыхая. «Да, не мастак я изъясняться…» - Но как-то становится спокойнее, когда знаешь, что эта вещь просто есть. Даже не обязательно рядом. – Вновь небольшая пауза. – А представьте, что вас в одно мгновение лишили этого. Это как лишиться незначительной частички себя самого. Конечно, от этого не умрешь, но сначала наступает продолжительный шок и отчаянье. И только потом начинаешь искать замену потерянной частичке, чтобы вернуть все на круги своя. Но нужно время… не каждый день тебя разрывают по кускам и отбрасывают в разные стороны. – Юноша умолк, вновь поднося подрагивающие ладони ко рту. Ему всегда было проще объяснить ситуацию со своей стороны, нежели отвечать на прямой вопрос. Но беда в том, что он никогда и никому ничего не объяснял, предпочитая отнекиваться, увиливать, врать, иронизировать. «Что за черт, Милорд? Откуда такая потрясающая разговорчивость? Вроде как «шут» и «хам» остались в комнате. Ты вроде никогда и никому не пытался объяснить свое мировоззрение. Тем более взрослому и… по виду относительно адекватному человеку. Да черт! Да любому человеку!», юноша усмехнулся, а затем и вовсе тихо и как-то совсем нервно рассмеялся. – Простите… - многозначительно протянул француз. – Я, наверное, как-то совсем ненормально отношусь к музыке. – Милорд вздохнул, машинально пожимая плечами. – Мсье, а у вас случайно нет ножа? – Как-то совсем внезапно и с надеждой в голосе спросил юноша, все еще не убирая ладони ото рта. Он кивком указал на чехол, как бы намекая, что у него появилась гениальная идея по открытию этого чертового гнезда для моли.

Короткая ухмылка, от которой веяло легким безумием. - Мелодию в сердце… - медленно повторил француз, словно пытаясь лучше распробовать на вкус столь редкое встречающееся в своем лексиконе слово. Юноша нахмурился, погружаясь в свои воспоминания. Это отдаленно напоминало ему тот самый совет, который миллион раз звучал в детстве: «покопайся глубоко в себе, там скрыты все таланты и все ответы». Но сколько Милорд не пытался проделать эту нехитрое действо, ему становилось только хуже и страшнее от проявляющихся воспоминаний, чужих, незнакомых, но от этого не менее жутких. Это как-то даже печально, когда ты боишься своей истинной личности и поэтому, наотрез отказываешься ее искать, попутно хороня себя самого, оставляя лишь пустую оболочку и три излюбленных маски. – Это всегда было слишком больно. – Тихо произнес француз, убирая руки от лица и опуская взгляд, с интересом разглядывая свои старенькие туфли. – А тишина – это страшно. – Добавил брюнет. По большей части Милорд разговаривал сам с собой, нежели отвечал на реплики азиата. Его слова, его голос, его эмоции, его загадочность и ненавязчивость, все это чем-то привлекало юношу. Вообще француз склонен не доверять всему, что движется, избегая незнакомцев, всегда сжимая руки в кулаки, всегда в полной готовности дать сдачи. Но этот человек не вызывал никаких негативных эмоций. Скорее даже наоборот. Он успокаивал буйное сознание юноши, раз, за разом заставляя его задуматься о чем-то, высказывать обрывки мыслей вслух. А спокойствие – это именно то, чего так не хватало юноше не только в стенах этого заведения, но и по жизни в целом.
Потупив взгляд и невидящим взглядом, уставившись на небольшую кучу опавших листьев возле ног, юноша судорожно о чем-то размышлял, непроизвольно сжимая руки в кулаки. «Своей мелодии? Нет, нет, это же нереально. Всегда восхищался стилем игры других людей, перепевал тексты песен, сам себе, сам с собой, но никогда и ничего оригинального…» - Все уже давно сказано и спето до меня… - еле слышным шепотом произнес юноша, уставившись взглядом в пустоту. И вновь незнакомец поспешил напомнить о себе, выводя француза из состояния ступора. На плечи легла теплая ткань. Слишком резкий контраст, от пронзающего холода, до приятного тепла. Милорд резко поднял голову, натыкая взглядом на мужчину, который оказался слишком близко, по сравнению с былым расстоянием, на котором они перекидывались фразами. Юноша с детства привык действовать в гордом одиночестве, полагаться только на себя и отвергать любую помощь от посторонних людей. Все сам, он со всеми проблемами справится сам. Француз приоткрыл, было, рот, чтобы что-то сказать, но встретившись с мужчиной взглядами и уловив его улыбку, резко передумал, лишь поправляя слегка съехавший пиджак, который оказался достаточно широким в плечах и, вдыхая еле уловимый, но приятный запах, исходящий от этой вещи. – А если вы заболеете из-за меня – будет хорошо? – Усмехнувшись, поинтересовался француз. Риторический вопрос, не более. - Merci… - произнес юноша, приподнимая уголки губ в подобии неловкой улыбки. «Зачем? Он явно шел по своим делам. Зачем же он остановился, да еще и поддержал беседу с маленьким и до абсурда глупым человеком?», самобичевание никогда не бывает лишним. «Что могло его заинтересовать?», Милорд ненадолго задумался, вновь поднося дрожащие ладони ко рту и искоса наблюдая за незнакомцем, который тоже решил попытаться расстегнуть упрямую молнию на чехле. Француз, не отводя взгляда, наблюдал за движениями его рук, сконцентрировав взгляд на пальцах мужчины. Тонкие, изящные, прямо как у талантливого музыканта.
- И нож не понадобился. – Произнес мужчина, протягивая юноше его гитару. Придерживая одной рукой теплый пиджак, Милорд принял свою скромную собственность обратно, поставив исстрадавшийся инструмент около себя. – Мсье,… а на каком музыкальном инструменте вы играете? – Спросил юноша, отвлекшись от созерцания поистине «музыкальных» пальцев азиата, и смотря прямо в его карие глаза. Упавшие черные локоны частично скрыли собой голубой глаз юноши, тем самым придавая его взгляду чуть больше выразительности. У него почему-то не было сомнений в том, что этот человек как-то связан с музыкой. Пускай даже совсем чуть-чуть…

Отредактировано Deimos Milaud (2012-09-13 23:12:40)

- Как-то все это звучит слишком сложно,… по крайней мере, для меня… - единственное, что смог выдавить из себя юноша, прослушав слова азиата, неловко усмехаясь. Француз медленно провел рукой по лицу, смахивая надоедливые капли дождя и убирая с глаз мокрые, слипшиеся пряди волос. На языке вертелось слишком много вопросов, во взгляде отражалось любопытство, в мыслях полный кавардак, но он послушно молчал. Нехорошо это доставать незнакомого человека глупыми вопросами. Милорд же не знает обо всех милых тонкостях его характера. Вдруг скажет что-то не то и не так, нарвется на грубость, вновь упуская из рук хорошего собеседника, который пока что в состоянии терпеть юношу, что не могло не радовать последнего.
- Иногда не стоит рыться в себе, стоит поймать настроения, мимолетные эмоции. – Донеслось до ушей француза. – Эмоции!? – В отчаянье переспросил Милорд, не сдерживаясь и слегка, на полтона, повышая голос. Как же он ненавидел это слово. Разноцветный, немного растерянный и отчаявшийся взгляд вновь обращен на азиата, как будто тот знал абсолютно все ответы, на все вопросы. Минутная тишина, нарушаемая лишь шумом ветра и моросящего дождя, который медленно, но верно усиливался. – Какая ирония… - француз потупил взгляд и опустил голову, прикрывая лицо руками. – Не могу ни рыться в себе, ни поймать эмоции и настроение,… наверное, именно такое состояние люди по-умному называют «отсутствием творческих задатков». – Усмехаясь, произнес Милорд, поднимая голову и устремляя взгляд в черное небо, затянутое грозовыми тучами. Природа твердо решила не ограничиваться одним лишь легким моросящим дождиком. Маленькие, но от этого не менее тяжелые капли дождя падали на лицо, стекали вниз, по шее, теряясь в насквозь промокшей белой рубашке, которая липла к телу, создавая не весьма приятные ощущения. «Иногда, кажется, что способность мыслить – не высший дар, данный человеку, а его чертово проклятье… как же иногда хорошо живется, когда не задумываешься над некоторыми вещами. И какой черт дернул меня прийти сюда сегодня и вновь начать играть на этом проклятом инструменте? Ностальгии захотелось? Да, пожалуйста, получай! Убей себя воспоминаниями, ты же так это любишь!», голос разума звучал как-то слишком реально, отчетливо, как будто рядом со скамейкой стоял кто-то третий и кричал все эти слова Милорду на ухо. На всякий случай юноша огляделся по сторонам, словно высматривая кого-то. - Саксофон, рояль… - произнес уже знакомый, спокойный голос азиата, с приятным для слуха акцентом. – Рояль? – Юноша заметно «оживился», забросив попытки найти кого-то третьего и обратив свой взор к азиату. Взгляд остановился на карих глазах мужчины. Почему-то смотреть хотелось только в его глаза, словно стараясь прочесть нечто очень важное. - И собственный голос. – Продолжил незнакомец. Милорд улыбнулся. – О, так вы еще и поете… - с некоторым подобием восхищения произнес француз. На самом же деле он, правда, восхищался людьми, которые умели играть на таком прекрасном инструменте как рояль. И судя по виду незнакомца, юноша мог предположить, что музыкой он занимается довольно давно и без преувеличений является профессионалом. «Повезло, так повезло.… Если он действительно слышал все.… Вот черт, такое чувство, будто на открытом уроке опозорился перед каким-то важным дядей из министерства образования» – Всегда мечтал научиться играть на рояле. Часто смотрел, как играют другие, но вот попробовать так и не удалось. – Юноша тихо вздохнул, машинально пожимая плечами. И вновь поток мыслей, который совершенно незаметно превратился в речь. Тут надо отдать мужчине должное. Не каждый может разболтать Милорда, когда он пребывает в своем стабильном, спокойном, нормальном состоянии. – Если я попрошу вас спеть, вы, наверное, откажетесь, да? – Француз отвел взгляд в сторону, концентрируясь на молнии, которая условно рассекала чехол напополам. – Ну, оно и понятно.… Хотя, я бы даже подыграл бы вам, наверное. Если бы только дождь не усиливался… - Милорд попытался сделать свою речь максимально непринужденной. Как будто они сидят в теплом и уютном баре где-то в Великобритании, и за чашечкой кофе обсуждают погоду и небольшие насущные проблемы на работе. «А ты вспомни, как и для кого играл в последний раз…» Терзать себя неприятными воспоминаниями – излюбленное занятие его сознания. Перед глазами ритмично «пробежались» картинки из прошлого. Дыхание сбилось, мышцы сковало легкой, но неприятной судороге. Тихо ойкнув от внезапной боли, Милорд опустил голову, с силой вцепившись в ткань брюк на коленях, выпуская их рук гитару. Влажные волосы упали на лицо, полностью скрывая его. Ну, оно и к лучшему.

Зажмуриться. Сжать кулаки. С силой стиснуть зубы, прикусывая губу до крови. Не издать ни звука. Сейчас, сейчас боль отступит и можно будет пошевелиться. Все равно боль не такая сильная, как обычно, а значит до приступа еще очень далеко. Просто какое-то невнятное помутнение рассудка. Наверное, возможность думать дана Милорду именно в качестве проклятья. Потому что в его память намертво врезается только все самое плохое. То, что хотело бы выбросить, сжечь, развеять на ветру, забыть. Слова мужчины юноша улавливал частично, что-то пропуская мимо ушей, что-то запоминая, за что-то цепляясь. Но ему было дико сложно сосредоточиться.
- Кто знает, может и спою тебе… - услышав это, юноша улыбнулся. Хотя какой в этом толк, если лицо скрывают слипшиеся и мокрые пряди угольно-черных волос? «Действительно, кто знает? Хотя, ведь он слышал мои завывания, так что если он так и не споет мне, то это будет не честно», усмехаясь, подумал брюнет, пытаясь хоть как-то отвлечь себя от неприятных ощущений, распространившихся по всему телу. Столь противные и знакомые с самого раннего детства.
Выпустив гитару из рук, француз все ожидал, когда же до его ушей донесется душераздирающий звук глухого удара, сопровождаемого тихим бренчанием задетых струн. Возможно, старый инструмент и вовсе разбился бы после первой своей встречи с землей. Но никакого удара не последовало. Как будто кто-то подхватил гитару, добродушно отсрочивая ее «гибель» как музыкального инструмента.
- Все хорошо? – Произнес знакомый спокойный голос. Глубокий вдох, спокойный выдох. На руку упала маленькая капелька крови, практически мгновенно превращаясь в алый развод, который смывает каплями дождя. – Да. – Лаконичный ответ последовал незамедлительно. Наигранная серьезность, уверенность и слегка подрагивающий голос. С ним так всегда. С ним всегда все хорошо, все прекрасно. Наверное, даже перед своей смертью он будет с такой же по-детски наигранной серьезностью говорить, что все в порядке, с кем не бывает. Соврать – гораздо проще, чем рассказывать людям правду, затем тонуть в неприятных мыслях, воспоминаниях и после всего проводить бессонные ночи в углу комнаты, точно так же стиснув зубы, прикусывая губу, сжимая руки в кулаки. – Приглашаю к себе на чашечку чая, который, кажется, нам с тобой не помешает. – Чашечка чая… как же вовремя были произнесены эти два заветных слова. «А я ведь совсем забыл, что замерз, и что трясет меня в основном от холода. Горячий чай согревает намного лучше дешевого алкоголя, верно? Да и ни того ни другого я сейчас самостоятельно не найду, что печально. Но вот идти за совсем незнакомым человеком. Черт, о чем это я? Я же даже идти не смогу, наверное», подумал юноша, открывая глаза, упираясь взглядом в землю. Вновь глубокий вдох. Переборов неприятные ощущения, юноша выпрямился, переводя взгляд на мужчину, который по-прежнему сидел рядом и держал гитару француза. Почувствовав неприятный металлический привкус во рту, француз тыльной стороной ладони вытер проступающую кровь с губы. Неловкая улыбка. Лицо частично скрывала черно-синяя челка. «Все-таки чертовски больно…» - Вы что серьезно? – Возможно немного глупый вопрос, но все это обосновывается привычкой не доверять практически ни одному живому существу. «Ведь не похоже на то, что он издевается» - Я был бы вам очень признателен… - тихо и нерешительно. «А!? Какого черта? Это, каким таким раком выражение «Нет, спасибо» превратилось в это!? А, Милорд!?», голос разума продолжал сетовать на легкомысленность мальчишки. Ну что взять с него? Он никогда не стремился стать взрослым, думать как взрослые, и совершать взрослые поступки. Он еще не наигрался в детство. – Наверное, теперь я перед вами в большом долгу, верно? – Поинтересовался француз, медленно поднимаясь со скамьи, зажмуриваясь и тихо шипя от боли. Взяв в руки свою гитару, Милорд, с учтивой улыбкой, протянул пиджак обратно его владельцу. До главного здания не так далеко, как-нибудь да дойдет. «Рыцарь в промокших доспехах, мать твою, Милорд»

- Ты споешь мне еще раз – глухим эхом отозвалось в ушах Милорда. Юноше оставалось лишь глупо улыбнуться, нерешительно кивнуть головой в ответ и предаваться необъяснимой панике глубоко в своих мыслях. О нет, он ни за что и никогда не споет. Как-то слишком страшно сделать что-то не так. А судя по тому, как «прекрасно» он играл некоторое время назад, он обязательно где-нибудь да оступится. Сфальшивит. Собьется. Находясь в своем абсолютно нормальном состоянии, он слишком остро переживает неудачи, даже столь маленькие и незначительные. Ему даже не столько страшна критика от человека, который является мастером своего дела, как внезапное осознание того, что с музыкой нужно покончить. А это осознание непременно придет к нему.
Взяв гитару, спрятанную в чехле, за ручку, юноша зашагал следом за мужчиной. Вначале медленно, неуверенно, опустив голову вниз, сверля взглядом землю, усыпанную мокрыми пожелтевшими листьями, борясь и привыкая к боли. «Это далеко не первый и совсем не последний раз. Справлюсь» Однако, вскоре юноша выпрямился, шагая теперь увереннее и быстрее, чем ранее. Тихие, едва бесшумные шаги, сопровождаемые шелестом листвы и тихим звоном цепочек на поясе брюк, которые, в такт походке брюнета, бились друг о друга. Изучающий взгляд остановился на статной фигуре мужчины, молча шагающего впереди, а мозг юноши все еще пытался систематизировать полученную информацию и проанализировать ситуацию. «Какой-то он слишком неправильный для понимания правильности в этом богом забытом месте. Как будто он не вписывается в его рамки, но при этом находится одновременно и в нем, и где-то за его пределами. Но не так далеко от центра. Эх, ты, Милорд, сам ведь говорил, что нельзя судить о человеке по первому впечатлению и по внешнему виду. Ты еще далеко не Шерлок Холмс, и не умеешь делать это правильно. Кто знает, сколько на его совести находится невинных жизней, которые прервались совершенно внезапно для их хозяев? Ведь тебя сюда тоже взяли отнюдь не за красивые глаза. А ты всего лишь ученик. Мало кто заподозрит, что такой неуклюжий тихоня, как ты, практически без сожалений убил четырех человек, напевая блюз над их телами», думалось Милорду, пока тот осторожно шагал вслед за азиатом, пристально разглядывая его спину, которую так плотно облегала промокшая рубашка. Он ступал так тихо и грациозно, что предположение об призрачности его образа казалось вполне себе реальным. А вдруг действительно приснилось? Тихий вздох, потупленный взгляд. В надежде хоть как-то согреть окоченевшую руку, юноша сунул ее в карман брюк, при этом тот час же натыкаясь пальцами на что-то твердое. Милорд остановился на минутку, выуживая из кармана помятую пачку сигарет, которая, как ни странно, еще не успела намокнуть. Довольно улыбнувшись, юноша сжал в руках заветную пачку любимых сигарет и, опомнившись, побежал за отдаляющимся силуэтом наставника.
Здание встретило их привычным полумраком и совсем недружелюбным поскрипыванием дверей и напольного покрытия. За всю дорогу юноша не проронил ни слова, словно чего-то опасаясь. И вот, войдя в главное здание, он решил продолжить игру в молчанку, нервно оглядываясь по сторонам, выглядывая кого-то, реагируя на каждый шорох. Проходя по пустынному коридору третьего этажа, Милорд, прикрыв глаза, стал вслушиваться в звуки, которыми сопровождались его шаги и шаги мужчины. Ему почему-то показалось, что он вновь в тюрьме, но теперь скованный цепями, которые звонко бьются друг о друга. А нет,… это всего лишь цепочки на поясе брюк. Задумавшись, Милорд не успел заметить, как шаги мужчины стихли. Заметил это он только тогда, когда наткнулся на него, уткнувшись лбом в плечо наставника. Секунда чтобы опомниться, секунда чтобы проанализировать ситуацию, секунда, чтобы пулей отойти на несколько шагов назад, поближе к стеночке, облокачиваясь об оную.
- Простите - охрипшим голосом произнес юноша, смотря на мужчину сквозь занавес иссиня-черных промокших волос. Пользуясь небольшой паузой, юноша достал из пачки одну сигарету и зажал ее в зубах, однако прикуривать не стал. Бегло осмотревшись по сторонам, француз склонил голову на бок, остановив свой взгляд на двери, около которой стоял мужчина. И почему-то именно сейчас вспомнился тот факт, что походы на третий этаж никогда не заканчивались ничем хорошим для его французской тушки.

- И не подумаю. – Услышав это, Милорд удивленно повел бровью, а по телу непроизвольно прошлось неприятное чувство, как будто его сначала окатили горячей, а потом сразу же ледяной водой. - Ты покушался на мою жизнь, пытаясь продырявить меня лбом. – И вот на этом моменте удивление как ветром сдуло, осталось лишь непонимания. «Милое. Чувство. Юмора. Однако», подавляя смешок, подумал юноша. Причем еще смешнее стало и от своих мыслей в частности. «Милорд, да ты у нас прямо-таки единорог, который призван на эту грешную Землю для того, чтобы творить зло и протыкать неверных преподавателей. А знаешь, что единорог по старине Фрейду значит, знаешь, знаешь? Я же знаю, что ты знаешь», в черепной коробке эхом отозвался привычный тихий голос разума, который как всегда мудро оценил ситуацию со стороны и по старой доброй привычке принялся высмеивать Милорда. Француз зажмурился и свободной рукой взъерошил свои мокрые волосы, разбрызгивая мелкие капли по сторонам, превращая аккуратно прилизанную прическу в нечто невразумительное, как бы надеясь, что разум добросовестно отключится. Убрав с лица черные пряди, полностью открывая лицо, юноша улыбнулся, прикрывая правый глаз. Улыбка сама по себе заиграла на его лице, что совершенно не свойственно и противоестественно его настроению, и поэтому, наверное, получилось слегка неубедительно, хотя и наигранностью даже не веяло. – Вы существенно переоцениваете мои возможности, мсье. – Усмехнувшись, произнес француз. Точнее даже не произнес, а с трудом прохрипел, подавляя позывы кашля. Бывает такое, что никак не можешь отвыкнуть от долгого молчания, будто вмиг забываешь все слова. Образа шута очень сильно не хватает в такие моменты. Но оно и  к лучшему, наверное. - Курить в помещении плохо. – Милорда словно пригвоздило ударной волной к стене, от столь быстрого перепада в настроении мужчины. Думал что он один такой, ан нет, есть еще люди с похожими повадками. Поставив гитару на пол около себя, Милорд медленно сполз вниз по стеночке, присаживаясь на корточки. Юноша поднял руки вверх, словно говоря, мол, мои руки чисты, и вообще я ангел, но все, равно зажимая в зубах сигарету. Даже не пытайтесь истолковать эти поступки, ища в них смысл. Хотя, это наверное, наставник все-таки ошарашил его. – Но я ведь и не собирался даже. Мне же даже закурить не удастся. Ни зажигалки, ни спичек не осталось. - «И почему-то ты мне, Милорд, напоминаешь котенка, который съел хозяйскую рыбу и теперь пытается оправдаться одним лишь взглядом. Ты еще хвостиком повиляй, ага» - Осталась просто глупая привычка, не более. – Закончил юноша. Кажется, он слишком увлекся. «Как печально. На улице покурить не удалось, а тут и не удастся. Придется свое буйное сознание успокаивать чем-то другим. Должно же быть еще что-то помимо серого терпкого дыма, затуманивающего разум», а ведь ему все еще так неприятно двигаться, ибо каждая мышца тела напоминает о своем существовании тупой, легкой болью. – А вы с чем чай пить предпочитаете? – Склонив голову на бок, поинтересовался юноша, как бы неумело и весьма внезапно продолжая обычную беседу. «А может он уже вообще и передумал, да. Но холодно ведь, че~ерт», француз содрогнулся.