- Вам не кажется, что вы немного не в том положении, чтобы что-то требовать? Вы слишком легкомысленно распорядились всеми своими шансами на реванш, коих у вас было более чем достаточно, чтобы заставить мое сердце замереть и избежать такого поворота событий. Теперь же просто наблюдайте за тем, как черный король медленно падает с доски и разбивается об пол на тысячи кусочков, следом за своей хрупкой свитой. – Произнес Томас. Он любил сравнивать события в жизни с шахматными партиями. Эта игра намного реалистичнее, чем на первый взгляд покажется простому дилетанту. Есть люди-пешки, которые сами по себе ничего не значат и, если будут распоряжаться своими ходами слишком легкомысленно, то погибнут. Но стоит пешке обратиться к разуму и дойти до поля противника, как она может обратиться в весьма значимую фигуру. Но зачастую пешка не выдерживает этого бремени и падает. Совсем как этот брюнет. Том произносил эти метафоры с поразительной легкостью, которой мог бы позавидовать начинающий писатель. Голос мужчины, кстати, изменился буквально до неузнаваемости. Пока он находился в проигрышном положении, его голос наполнялся легкомысленными, спокойными, слегка агрессивными нотками, дабы оказать на противника двойственное действие. Сейчас же он был холоден, резок, уверен, высокомерен. Ну а что поделать? Любой уважающий себя преступник должен быть прекрасным актером, иначе он просто не выживет в этом жестоком мире. Выслушав очередной выпад доктора, англичанин хитро ухмыльнулся, тихо фыркая. «Пытается отплатить мне той же монетой? Какой же он наивный. Мне его даже немного жалко. Сомневаюсь, что у него за плечами окажется такой же огромный опыт различных побегов с пустыми руками, когда из оружия у тебя остался только твой мозг. Но лучше не недооценивать его возможности… человек он явно не глупый. А умные люди всегда намного опаснее, чем кажутся на первый взгляд». – Конечно же, не научила. У меня же было тяжелое детство с прибитыми игрушками к потолку. Отчим-пьяница, мать-проститутка, все канонично. – Томас на секунду запнулся. Почему-то после сравнения собственной матери (которая, к слову, была еще жива, в отличие от отца) с проституткой, мужчине захотелось вымыть себе рот с мылом. Раз десять. - А вообще, так уж я привык, что если я как следует, не поиграю с едой, то интерес к ней пропадает, и тогда, кроме как выбросить бездыханное тело с несколькими свинцовыми пулями в груди и рваной раной на шее, на помойку, совершенно ничего не остается. – Ровным тоном, буквально на одном дыхании произнес Томас. Он действительно любил играть со своими жертвами. Разговаривать с ними, вслушиваться в голоса, стоны боли, крики, наблюдать за тонкими струйками крови, стекающими по их телам, но на такую роскошь просто не хватало времени. От него требовалась быстрое и качественное выполнение дела. А о таких формальностях как удовольствие от изысканного убийства можно было позабыть. Но всякий раз когда в его плотном графике выдавалась свободная минутка…
- Но вы, же не настолько глупый человек, чтобы опуститься до приступов суицида, дергаясь и извиваясь в призрачных попытках высвободиться как раз в тот момент, когда в миллиметре от вас находится игла, по которой по капелькам стекает неведомое для меня и очевидное для вас наверняка опасное вещество. Или же вы сделаете все возможное, лишь бы банально не умереть от моей руки? – Томас, однако, не смотря ни на что, отшвырнул шприц прочь. Не привык он действовать подобными методами. У каждого преступника был свой неповторимый почерк, по которым можно было его вычислить, и Томас не был исключением. Он редко когда изменял своим привычкам. Гораздо приятнее будет медленно впиваться острым лезвием стилета в его мягкую плоть. Кстати о стилетах. «Где же этот тип оставил мою вещь? Наверняка выбросил еще в самом начал его пути. Кажется, я тогда был на полпути к выходу из корпуса… там должно быть достаточное видное и широкое место, чтобы спрятать трость, и она не сразу бы бросалась в глаза любому прохожему,… а еще придется немного увеличить наш путь. Готов поспорить, что он без очков слеп, как крот…. Значит, придется помучиться. Но это будет даже лучше для него самого. Чем меньше человек видит, тем меньше он боится окружающих его предметов и тем меньше вызывает раздражения своим поведением». – Какие потрясающие познания о моих желаниях. – Томас сомкнул одну руку на горле брюнета, прикладывая при этом минимум силы. Он никогда не душил своих жертв, это тоже не его метод. Синюшные тела были не так красивы. Второй рукой он скользнул по груди мужчины, ритмично перебирая пальцами, словно он играл на каком-то особо сложном клавишном инструменте. – Но на самом деле вы ошибаетесь. – Рука скользнула вниз, к бедрам брюнета. – Я не люблю марать руки о людей ничтожных и слабых. В таком случае за меня все делает пистолет. – Не найдя ни в нагрудных карманах рубашки, ни в карманах брюк ничего интересного, Томас методично выпотрошил карманы медицинского халата, высыпая все их содержимое на пол. А вы о чем подумали? На самом деле Томас никогда не вел себя столь развязно, особенно со столь ненавистными людьми. Но только прознав о слабости, от которой док приходит в ярость, Свит просто не мог не воспользоваться таким чудным шансом. Отлепив доктора от стенки, мужчина грубо опрокинул американца на пол. Это должно было быть безопасно, так как без рук подняться на ноги достаточно проблематично без должной физической подготовки, а все время панически держать того за руки и прижимать к стенке - напряжно – Кстати, док. Как вас зовут? А то я не привык, не знать имени своей жертвы. Профессиональная привычка, знаете ли. – Произнес англичанин, поправляя белоснежные перчатки на руках и подбирая самые длинные лоскуты ткани, попутно засовывая их в карман брюк. «Чердак… определенно он. Пускай я знаю еще далеко не все потайные места этого заведения, но вот на чердаке есть одно укромное местечко для двоих… да и думать больше нет времени. Пока я все еще могу видеть в темноте нужно не упустить шанс», подумал англичанин, склоняясь над брюнетом, внимательно изучая его, слегка прищуривая глаза и что-то судорожно соображая.

- У каждого свои приоритеты, каждому - свое. Кто-то тратит свою жизнь на построение хрупкого карточного домика, полагаясь на одну лишь удачу, а кто-то медленно, но верно шагает по шахматной доске, раскидывая в стороны фигуры оппонента, при этом полагаясь на свой разум. – Ровным тоном произнес блондин. – Я бы с радостью пофилософствовал с вами на эту тему за чашкой крепкого черного чая, но, вот беда, у меня тогда не хватит времени на ваше убийство. Да и плюс ко всему у меня нет никакого желания и настроения для таких бесед. – Столь же безразлично продолжил англичанин. Чем меньше он обращает внимания на дерзость доктора – тем спокойнее и адекватнее он становится. Хотя, по натуре своей он не может долго выдерживать наглость других людей тогда, когда она совершенно неуместна и вызывает лишь слепую ярость. Свит краем глаза взглянул на свою ладонь, облаченную в белоснежную тканевую перчатку. Рука заметно дрожала, что означало, что его хрупкая психика все еще находилась на тонкой грани спокойствия и сумасшествия. И даже сам англичанин понятия не имел о том, что он может вытворить во время приступа и каким боком ему потом это выльется. Мужчина глубоко вздохнул, на несколько секунд прикрывая глаза. «Спокойнее, Сир. Он просто не достоин»
- Что ж, я учту это. Не переживайте, свою одежду пачкать своей же кровью вам не придется. – Многозначительно протянул Томас, хитро ухмыляясь. Выдержав драматическую паузу, мужчина продолжил. – А вы думаете, что достойны того, чтобы умереть оригинально, изысканно и со вкусом? Обычно такая смерть сопровождается просто адскими страданиями, а пуля в сердце, к вашему сведению – это просто акт милосердия со стороны убийцы. Человек умирает быстро, не успевая даже толком осознать серьезность и трагичность всей ситуации. Да и тело после смерти сохраняет более презентабельный вид, максимально приближенный к первоначальному. – Произнес мужчина, тихим полушепотом.
Склонившись над брюнетом, англичанин заглянул в его глаза, словно надеясь прочитать в них его мысли. Он достаточно долго рассматривал его лицо, пытаясь запомнить его в самых мельчайших деталях, разглядеть отражение тех эмоций, которые он испытывал глубоко в душе. Не разглядев в нем должного страха вперемешку с гневом, Томас с такой силой сжал кулаки, что ему на секунду показалось, что он смог поцарапать свои ладони даже сквозь плотную ткань перчаток.
– Ну что же ты стоишь? Или у отбросов общества еще осталась совесть и лежачих они не бьют? – Услышав это, мужчина моментально, без раздумий, с силой пнул врача в грудь. Присев на корточки рядом с брюнетом, англичанин схватил его за волосы. Свободная рука потянулась за самым тяжелым, или, на крайний случай, острым предметом на полу. Светящиеся глаза, полные ненависти и злобы, уставились на мужчину, буквально просверливая его насквозь, будто в призрачной попытке убить того взглядом. Однако Томас вовремя остановился, мотнув головой, словно отгоняя от себя неприятный и страшный сон. – Лежачих добивают. Слышали о таком? – Минутная и многозначительная пауза - Неужели вы так сильно хотите умереть? – С былым спокойствием, высокомерием и безразличием произнес блондин, схватив американца за ворот рубашки, тем самым помогая ему подняться на ноги чуть более гуманным способом, чем секундой ранее. «Какого черта происходит? Несколько часов не могу прийти в себя, да что за черт? Бедняжка, такими темпами я действительно убью его. А мне это делать совершенно не выгодно. Не думаю, что моей смерти придется долго ждать, если найдут труп работника лаборатории, который был убит со столь характерным для меня почерком», думалось Свиту. Что ни говори, а собственная шкура намного дороже, чем глупая и беспричинная месть. Тем более что англичанин поклялся себе, что больше не будет опускаться в собственных глазах и убивать людей ради мести. Воспоминания в голове были еще слишком свежими, чтобы без зазрения совести нарушить клятву. Вынув из кармана еще один лоскут ткани, Томас методично заткнул врачу рот и нетерпеливо ткнул пальцем в спину, мол, шагай вперед. Кое-как вытолкав врача из лаборатории и очутившись в коридоре, Свити на некоторое время остановился, придерживая американца за шиворот рубашки, продумывая путь до чердака так, чтоб он был покороче, полегче и побезлюдней. Все-таки утро на дворе, мало ли что может произойти и кого они могут встретить.

За несколько часов, проведенных в диком напряжении и в вечной болтовне, щедро приправленной высокомерием и наглостью, Томас уже успел забыть, что такое настоящая тишина и как она целебно действует на воспаленный мозг, который отказывается генерировать блестящие идеи. Мужчина мысленно удивился: как же это он раньше не додумался заткнуть врачу рот? Святая тишина, никто никого не доводит до белого каления высокомерными выпадами, не слышно глухих отзвуков достаточно весомых ударов, все относительно целы и здоровы. А главное – пока что живы. Однако брюнет явно не понимал всех прелестей сложившейся ситуации, судя по увеличившейся с его стороны активности и некоторой раздраженности. Боже, этот человек вызывал у англичанина особо рода ярость, при этом, не говоря даже ни слова! «Если он не понял, что в его положении меня лучше не злить, то я всегда готов продемонстрировать серьезность своих намерений. Разок-другой. Вот только не факт, что после этого его сердце не остановится. Я не в ответе за свои поступки в состоянии аффекта. Мне казалось, что для человека, который так тесно контактирует с людьми, у которых имеются серьезные психические отклонения – он должен быть более острожным. Тем более, что у него в руках явно было мое личное дело», подумал Томас, шумно вздыхая. Как бы иронично это ни было, но блондин действительно переживал за состояние американца. Он ни в коем случае не может потерять такого потрясающего человека, с которым так весело «играть» и так легко стать победителем.
Окинув взглядом коридор и убедившись, что никого по близости нет, Томас сдвинулся с места, при этом еще и, таща за собой одного самоуверенного американца, который шагал со скоростью пьяной улитки преклонных годов. Томас цыкнул языком, однако никак ситуацию не прокомментировал и предпочел повременить с применением грубой физической силы. Иначе придется на собственном горбу тащить брюнета на чердак, что не есть хорошо.
Пока эти двое тихо и мирно шагали по коридору, Свит все время оглядывался по сторонам и что-то высматривал с весьма задумчивым видом. Он пытался восстановить в своих воспоминаниях каждую секунду, каждое мгновение до того неприятного момента, как он отключился. Томас резко остановился, склонив голову на бок и томным взглядом уставившись на батарею, за которой что-то тускло мерцало в легком полумраке. На некоторое время, избавив американца от своей цепкой хватки, Томас ловким движением руки вытащил свою трость из-за батареи. Белые перчатки в тот же момент в хаотичном порядке покрылись тонким слоем пыли и грязи. А о состоянии старинной трости Свита говорить вообще не хотелось. «Что за акт вандализма? С антиквариатом нужно быть предельно осторожным», Томас с недовольством прикусил нижнюю губу. С каким бы он удовольствием треснул доктора несколько раз по голове, дабы вбить в него то, что со старинными вещами нужно обращаться нежно и любовно вне зависимости от того твои это вещи, или нет. Сжав в руке рукоять трости, блондин вновь приблизился к американцу, поднося трость к его белому медицинскому халату.
- Вы же не будете против, верно? – С учтивой улыбкой поинтересовался англичанин, вытирая гладкую поверхность трости о чистую белоснежную ткань халата. Закончив с процедурой очистки, Томас, повесив трость на запястье (предварительно несколько раз прокрутив рукоятку и убедившись в том, что трость никто не пытался открыть), вновь схватил брюнета за шиворот рубашки и потащил дальше. Многие считали столь интересную привычку англичанина как прогулка с тростью – просто маразмом. Но не все выживали после того, как узнавали правду о сюрпризе, который таит в себе этот непримечательный предмет. Томас невольно улыбнулся, вспоминая несколько подобных случаев. Смерть – это всегда забавно.
Когда они приблизились к лестнице, которая вела на верхние этажи, до ушей Томаса донесся глухой отзвук шагов. Кажется, кто-то спускался с лестницы. Мужчина понятия не имел о том кто этот непонятный «кто-то» и насколько сильно он может оказаться опасным. Решение проблемы пришло внезапно и казалось единственно верным. В конце концов: если хочешь спрятать кого-то, или что-то, то прячь на самом видном месте. Томас прижал брюнета спиной к стенке, прислоняясь к тому всем телом и слегка опуская голову, едва касаясь кончиком носа его щеки. Англичанин лукаво улыбнулся, поднося указательный палец к губам и практически беззвучно произнося предупредительное «Шшшш». Неизвестный человек пронесся в нескольких метрах от мужчин и поспешно скрылся за поворотом, совершенно не обратив на них никакого внимания. Типичная картина для «Бездны». Всем плевать.
Задержавшись на минуту в таком положении, Свит вновь с былой с задумчивостью всматривался в глаза брюнета, стараясь уловить в них искорки нарастающей злости. Он просто обязан был остервенеть от гнева. Наконец отлипнув от американца, блондин нетерпеливо подтолкнул того к лестнице, опустив руки ему на плечи.
- Сами справитесь, или вы предпочитаете побыть в роли принцессы, которую несут к месту ее вечного заточения? – Заговорщески прошептал англичанин. У него всю жизнь было прекрасное зрение, и он никогда не понимал людей, которые были частично лишены такого дара, как зрение. Хотя ему всегда было интересно всего на мгновение посмотреть на мир их глазами, узнать, что они чувствуют. Но только не в этом случае.

Интерес, который двигал Томаса вперед, затуманивая разум, постепенно испарялся. Конечно, он уже давно понял, что этот человек не собирается падать в собственных глазах еще ниже и всячески веселить англичанина, демонстрируя весь свой разнообразный спектр эмоций. Но надежда, как говорится, погибает последней.
Томас никогда не любил издеваться над физически слабыми людьми хотя бы потому, что не получал никакого удовольствия от самого процесса и от быстрой победы. Таких людей хотелось скорее избавить от такой роскоши как жизнь, чтобы они не мучились в этом жестоком мире. Милосердие у каждого свое. Но попадались на его пути и такие экземпляры, которые слабы физически, но невероятно сильны духовно. Этот просто невероятный коктейль моментально приводил англичанина в неистовую ярость, подрывал нервную систему, и одновременно нагонял ужасающую скуку. Обычно такие люди перед смертью не устраивают ему достойных спектаклей, а по глупости своей стараются показать себя храбрым столбом, которому ничего не страшно. Это настолько скучно, противно и неприятно англичанину, что даже марать руки, проливая алую кровь таких людей, совершенно не хочется. По сути, Томасу уже даже не хотелось причинять доктору даже легкой боли. Наверняка он с силой сомкнет зубы, собирая в кулак всю свою выдержку, и не издаст ни звука, даже если англичанин вытащит из его рта импровизированный кляп. А ведь именно наблюдение за эмоциями – самое приятное в убийстве. Единственной достойной целью оставалось просто привязать врача к стулу в карцере на чердаке и запереть на денек-другой – что может быть проще и быстрее?
«Меня погубит не мое высокомерие, а природный повышенный интерес ко всему что движется, следующие за ним необдуманные, по-юношески глупые поступки, и неприятности, которые сопровождают эти поступки», подумал англичанин, наблюдая за нелепыми телодвижениями доктора, который медленно подступил к первой ступеньке. «Я даже боюсь представить себе мир его глазами, которые лишены такой маленькой прелести как очки. Неужели все настолько плохо? Надо же, мне его в какой-то степени даже жалко. И я не представляю через сколько часов он доберется до третьего этажа своим ходом. Ждать несколько часов пока эта улитка соизволит подняться до места назначения? Лихо подхватить его на руки и донести до карцера это сопротивляющееся тело? Или может к чертям все это, превратиться в ирбиса и просто прокатить его на своей спине? Как мило, Свити. В любом случае ты ставишь себя в глупое положение, сопровождаемое полным унижением. Только ты на такое способен. Можно даже поаплодировать стоя. А оставлять его тут однозначно нельзя.… Так его заметят намного быстрее, и все мои старания будут лишены даже маленького намека на веселье. А  я должен получить от этого действа хоть какое-то моральное удовольствие», англичанин судорожно соображал, невидящим взглядом наблюдая за доктором и опираясь одной рукой о трость. Но вдруг до его ушей донесся легкий стук. Как будто кто-то обо что-то споткнулся. «Ну да, конечно… куда же без этого?», скептично заметил мужчина.  Сдвинувшись с места, блондин подхватил американца за руки, не давая тому упасть. Падение, пускай и с такой незначительной высоты, со завязанными руками – явление не самое безопасное, согласитесь. Хотя в любом другом случае англичанин с удовольствием бы понаблюдал за мучениями жертвы и тщетными попытками встать на ноги. Но не судьба, как говорится.
- Убожество… - гневно, но едва слышно прошипел мужчина. «В полумраке он слеп как крот, ясно, спасибо мне, что  я заметил очевидное. Его карманы пусты и в них нет никаких опасных предметов -  я в этом уже убедился.  Без рук он вряд ли сможет преодолеть еще один барьер хотя бы  в одну-две ступеньки. Как это прискорбно.… Хотя,  возможно, что он просто притворяется, любыми способами стараясь потянуть драгоценное время, чтобы выкинуть на стол козырный туз, но в любом случае у него нет никаких шансов против меня, так что на некоторое время ему можно вернуть свободу действий и свободу слова тоже. Но вот насчет последнего…. Черт, как же я не хочу сейчас слышать его спокойный голос, терпеть завуалированные издевательства. Нет, это только моя прерогатива» Мужчина тяжело вздохнул, решив, что наглые реплики брюнета не могут быть хуже этого жалкого зрелища. Развязав американцу руки, Томас молча подтолкнул его к перилам, чтобы тот мог удержать свою тушу в равновесии и не поздороваться с каждой из пяти ступенек отдельно.
- Скажете хоть слово – проститесь с жизнью стремительно и безвозвратно. – Тихо и спокойно произнес Томас, ткнув тростью доктору в спину. Конечно, англичанин даже и не надеялся, что столь пустяковая угроза подействует на столь храброго рыцаря в белом халате. Хотя это даже не угроза, а констатация факта по большей части. Свит был все еще слишком близок к приступу и практически не контролировал и не обдумывал свои поступки.

«Ну почему никто никогда не слушает меня с первого раза? Я же достаточно понятным языком предупредил его о возможных последствиях. Меня не за что судить, люди не оставляют мне выбора, с удовольствием прыгая навстречу своему убийце, натыкаясь на острие стилета, плавно вонзающееся в череп и деформирующее их отсыхающее серое вещество», думал Томас, останавливаясь позади американца, который без страха и сожаления нарушил поставленное табу. По закону жанра, если вы скажете своей жертве молчать, при этом угрожая ей, скажем, пистолетом, то жертва обязательно, в этот же момент раскроет свой рот и начнет кричать. Смысл!? Англичанин не понимал других людей, у которых отсутствовал инстинкт самосохранения. Насчет Томаса-то все ясно. Многочисленные «приятели» просто выбили из него весь страх перед лицом опасности, оставляя характерный шрам с после каждой такой «процедуры». Но с другими-то что?
- Думать головой нужно было вам в первую очередь, многими часами ранее. – Процедил англичанин, считая ненужным объяснять, что если бы американец продумал свои действия более точно, то все закончилось бы намного быстрее, и подобного балагана можно было избежать. «Хотя я тоже хорош. Есть шанс? Беги и не оглядывайся! Но нет же» Блондин ошалело уставился на доктора, когда тот осмелился прикоснуться к его трости. Мужчина легко прикусил нижнюю губу, чтобы не зашипеть от злости, словно разъяренный домашний кот, который увидел, как какой-то мелкий дворовой щенок пытается утащить его любимую пищащую игрушку. – Это не палка для инвалидов. – Томас легонько дернул трость на себя, считая это достаточным, чтобы вырвать ее из рук американца. Ан нет, товарищи. Раз с первого раза не удалось, то англичанин решил на минутку отложить перетягивание трости и высказаться – Я и так за сегодняшнее утро сделал слишком много добрых дел. А отбросу общества это совершенно не свойственно, верно, док? Вы должны быть просто до безумия благодарны и за то, что я сжалился над вашей тушей и не дал бесславно свернуть вам шею при встрече с одной из ступеней. А теперь шагайте. Как для инвалида, у вас отлично получается. – С плохо скрываемым раздражением произнес англичанин, активно борясь с внезапно возникнувшим желанием немедленно скинуть врача с лестницы, или просто «разукрасить» стилетом его миловидное лицо. Что угодно, лишь бы он опять заткнулся. Желательно навсегда.
Пальцы свободной руки сомкнулись в кулак. По телу прошлась дрожь, дыхание участилось, неприятная боль в голове постепенно возвращалась, а в светящихся голубых глазах играл гнев. Как же он не любил, когда кто-то касался его вещей, которые были слишком ценными и несли в себе самые дорогие воспоминания. Едва уловимым жестом Том повернул рукоятку трости до характерного щелчка, тем самым блокируя ее, чтобы не поддаться слабости и не зарезать этого наглеца прямо здесь и прямо сейчас. Это будет слишком легкой и непозволительной участью для него. «А вот отрезать пальцы за наглость – это очень даже…»
- Давай быстрее покончим с этим. – Шепот американца опередил все действия Томаса. Слова застряли в горле неприятным комом, а тело на мгновение оцепенело. Какая ирония. Его прямо-таки просят совершить очередное преступление, а он не может и пальцем тронуть своего столь ненавистного обидчика. Том едва ли не застонал от бессилия. - Я все равно не смогу доставить тебе удовольствие. – Свит усмехнулся. – Ведь я дешевая шлюха, я могу заставить вас доставить мне удовольствие. – Да, он любил иронизировать, высмеивать самого себя, припоминать оскорбления, которые были адресованы ему, но он никогда не позволял высмеивать себя другим. «Садист? Я бы назвал себя коллекционером. Эмоции, чувства, последние слова, пустые беседы, застывшее на века выражение лица…» - Не переоценивайте возможности своего тела и разума. Если единожды мне удалось выжать из вас крик, будучи связанным и не прибегая даже к грубой физической силе, то почему мне не удастся это сейчас? К слову, меня устроит любая эмоция. – Полушепотом произнес англичанин, проведя пальцами по щеке американца, скользя по коже, цепляясь за подбородок. Томас наклонил голову, сокращая и без того короткую дистанцию между ним и доктором, заглядывая в его невидящие глаза. – Ставите мне ультиматум? Вам не кажется, мессир, что для куска мяса вы ведете себя слишком дерзко с хищником? Дурной пример заразителен? Следует преодолеть еще всего один этаж и я с радостью исполню ваше сокровенное желание, перерезав вам горло. Знаете, не люблю убивать на лестницах. Очень неудобное место – С былым спокойствием и легким смешком в голосе, прошептал Томас, скользнув пальцем вниз и ласково выводя на шее брюнета линию пореза.
И вновь отзвук шагов, медленно приближающихся к третьему этажу, становился отчетливее, громче. Видимо очередная ранняя пташка поднималась по лестнице. Томасу уже осточертела эта бессмысленная игра и он, наплевав на все, не соизволил даже обратить внимание на звук шагов, чтобы заставить свой разум судорожно соображать. Тащить доктора на себе? Вновь зажиматься с ним в углу? Заставлять его идти дальше, угрожая деревянной тросточкой? Нет, ему уже отчасти все равно, в своем нынешнем физическом состоянии он все равно не сможет как следует порезвиться, а вот сбежать он всегда сможет и успеет, если понадобится.

- Тебе ничего не светит. – Услышав это из уст доктора, мужчина хищно оскалился. – Прозвучало прямо как вызов. – Подавив короткий смешок, произнес англичанин, делая шаг навстречу американцу, заставляя тем самым отступить его на шаг назад, прямиком к самому краю лестницы. И чтобы последний конфузно не рухнул вниз, лично приветствуя каждую ступеньку, свободной рукой блондин, картинно вздыхая, обхватил доктора за талию. Как бы это странно не звучало, но такая близость с американцем – невероятно забавляла Томаса. Он не то чтобы чувствовал что-то особенное по отношению к этому человеку, но, как и со многими другими мужчинами, которые отвергают возможность отношений с представителями своего пола (а судя по реакции доктора – он именно к таким людям и относился), с ним было чрезвычайно забавно играть. А если бы он так усердно не скрывал свои истинные чувства и эмоции за маской непоколебимой смелости и дерзости, было бы еще веселее. «Все-таки даже такие люди, которые по определению скучны просто до неприличия, могут оказаться интересными и полными маленьких сюрпризов», думал англичанин, пристально наблюдая за каждым движением американца, каждым отблеском эмоций на его лице, цепляясь за каждую деталь. «Только если будет очень стараться. Хотелось бы мне узнать его имя. И повторять его вновь и вновь, с разными интонациями и с такой же частотой, с которой он обращается ко мне. Я уверен, что оно окажется достаточно «вкусным» на слух» Погрузившись в свои мысли, Томас не сразу обратил внимание на легкий дискомфорт в запястье, которое доктор сжимал просто с неистовой силой, как будто надеялся переломать кость. Зато отчетливо почувствовал невесомое прикосновение к груди. Мужчина вздрогнул. «Как для человека, который переполнен предрассудками, он неплохо старается скрыть это», подумал Томас, однако решил оставить выходку американца без особого внимания до поры до времени.
Отзвук шагов стремительно отдалялся от третьего этажа и вскоре совсем затих. Томас разочаровано вздохнул. Если бы их остановили прямо сейчас, то было бы гораздо проще и жертв было бы гораздо меньше. «Желание слишком опасное и соблазнительное.… Увидеть, как из многочисленных неглубоких ран на его теле тонкими струйками стекает кровь, очерчивая линии тела, перетекает на пол, образую абстрактные рисунки. Но он не произнесет ни звука. Все будет в его глазах... Как жаль, но кажется, в таком случае, если нет желающих прервать меня, то придется продолжить нашу небольшую игру. Мой ход - конем, мессир» Почувствовав острую боль в запястье, блондин тихонько зашипел и рефлекторно дернул рукой, дабы освободиться от цепкой хватки доктора.
- Знаешь, это жутко раздражает. – Свит оскалился в клыкастой ухмылке, наклоняясь к уху брюнета. – Это же замечательно. – Прошептал мужчина, обжигая горячим дыханием кожу брюнета, и достаточно ощутимо прикусывая мочку уха. Вопрос, который озвучил американец, заставил Томаса ненадолго задуматься. Сначала он не мог понять смысла этого вопроса, а потом не мог придумать достойный ответ, который соответствовал бы его образу театрального злодея, похитившего принцессу из камеры заточения, чтобы перевести ее в свой замок и заточить там. В ответ, демонстрируя намеки на любезность, Томас свободной рукой убрал упавшую на глаза доктора иссиня-черную прядь, любезно заводя ее за ухо. – Ну почему же не представляют? Говорят, что мозг убийц представляет особую ценность для таких ярых исследователей как вы, которые пытаются понять причину, которая двигала человека на преступления, чтобы раз и навсегда предотвратить распространение моральных уродов. Ну, или же наоборот, распространить их по всей Земле. – Тихо произнес мужчина, пожимая плечами. Сам он считал, что несет пользу человечеству, своего рода справедливость, убивая чиновников, которые, не моргнув глазом, брали взятки, людей, которые подставляли своих родных и близких и прочую заразу человечества. Ведь он не убивал невинных. Почти… Блондин наклонился вперед, заставляя доктора едва-едва прогнуться, нависнуть над пройденными ступеньками. - Не хочу разрушать ваше милейшее стереотипное мышление, так что считайте, что кроме ненависти я ни на что не способен. – Томас сдвинулся с места, делая шаг назад и увлекая за собой мужчину. «Вальсируя», они приблизились к лестнице, ведущей на чердак. – Если игра не стоит свеч, то в нее не стоит играть, вы разве так не считаете? Важен, не процесс, и трудности, возникшие во время процесса, важен лишь результат, ведь именно он приносит удовлетворение. – Пальцы с силой сомкнулись на рукоятке трости, слега проворачивая ее. - Я ответил на ваш вопрос?

- Я извращенец? И это мне говорит человек, сидящий в своей норе сутками, занимаясь любовью лишь со своей работой? – Небольшая пауза, короткий смешок. Конечно, это могло быть в корне неверное предположение, но вот почему-то именно такими Томас и представлял себе людей, отдавших свои жизни науке. – Кроме того, вы же так прекрасны в гневе. Этим просто невозможно не наслаждаться. – Вновь усмехнувшись, произнес мужчина. «Каждому – свое. Кто-то приходит в экстаз от созерцания чужих эмоций и разорванных на кусочки тел, а кто-то от вида, начищенного до блеска скальпеля. И рассуждения на эту тему являются как минимум некорректными. Кроме того, я еще даже не успел совершить совершенно ничего аморального с этим человеком, а меня уже в чем-то обвиняют. Разве это нормально? Какой же все-таки ты нервный, док», блондин нахмурился, выпуская из своих «объятий» доктора и подталкивая того к перилам, чтобы он смог преодолеть свой последний барьер. – Все зависит от того, насколько широко вы можете мыслить, и что именно брать за процесс, а что за результат. А так как ученые, вроде вас, отличаются редкостной узколобостью и занудством, то я, пожалуй, объясню свою точку зрения. Результатом может быть не одно действие, и не одно мгновение, завершающее процесс. Сбор информации, слежка за жертвой, и, следовательно, поимка – это процесс. Сам по себе не особо приятный и увлекательный. А вот убийство, начиная от первого ранения и заканчивая последним криком жертвы – это результат. – Тихо и размеренно произнес Свит. Логикой и мышлением он обладал своеобразным и редко кому решался объяснять смысл своих суждений, слов, потому что всегда знал, что простые смертные не смогут его понять. Но раз уж брюнет медленно шагает в свой последний путь, то почему бы и не побеседовать с ним на философские темы? Ведь это один из самых приятных моментов. Томас любил разговаривать со своими жертвами. Ровно до тех пор, пока в них не просыпалась смелость, и они не начинали наглеть. От следующей реплики американца блондин чуть не расхохотался во весь голос. Хотя, по большей части это был бы нервный смех. Он на секунду представил себе: вот они дошли до третьего этажа и размеренной походкой подползают к чердакам, и вот, плюнув на все, Томас заставляет беднягу спускаться вниз и вслепую добираться обратно до соседнего корпуса. Свиту даже на какое-то мгновение стало жалко. Нет, не доктора. Самого себя. «Если где-то там, на небесах, считают это достойным наказанием для меня, то они ошибаются. Я не заслужил такого»
Осторожно перешагивая со ступеньки на ступеньку, следуя за своей жертвой, которая пыталась взобраться по лестнице, англичанин внимательно наблюдал за неуклюжими движениями доктора. И как же это его злило. И нет, он никогда не признается даже самому себе, что разбить ему очки – было очень плохой идеей. Когда американец замер, судорожно вцепившись в перила, Томас не выдержал. Пальцы сомкнулись на рукоятке трости со всей силой, которая только осталась в теле мужчины. «Какого черта опять!?» Тихий щелчок, молниеносное движение рукой и на правом плече доктора появился неглубокий кровоточащий порез. – Мое терпение ведь не резиновое, мессир. – Капельки крови флегматично стекали с лезвия стилета, окрашивая серебряную сталь в ярко-красный цвет. Несколько шагов и Томас оказался на две ступени выше, чем американец. Вкрадчивый взгляд блондина прошелся по лицу доктора, вновь и вновь изучая каждую деталь, цепляясь за взгляд. От увиденного зрелища у англичанина перехватило дыхание. – Оооу… как это прелестно. – Губы мужчины растянулись в самодовольной ухмылке. Как жаль, что американец не может ничего видеть. Мужчина слегка наклонился, продолжая – Неужели вы меня боитесь, док? – Произнес Томас, проводя острием стилета по щеке доктора, едва касаясь кожи, однако оставляя тонкий красный след.

«Если ты делаешь все, что я тебе приказываю, то я – верблюд. Честное слово… идиллия началась тогда, когда ты замолк, и закончилась тогда, когда ты посмел открыть свой рот, нарушая мою просьбу, которая была высказана с особой вежливостью, если сравнивать мои предпочтения в общении с обычными людьми вроде тебя. Как иногда бывают, глупы умные люди. Да, Сир, и ты тому живое подтверждение», и как был бы рад Томас высказать все это доктору в лицо, но он предпочел оставаться на своей высоте и смотреть оттуда на американца как на среднестатистического смертного, который не достоин даже оскорблений из уст блондина. «Впал ли я в зависимость? Хороший вопрос. Я не мазохист чтобы радоваться очередному изысканному оскорблению в мой адрес. Но его эмоции порой бывают, прекрасны» - Уличной крысы? – В недоумении переспросил Томас, словно не веря своим ушам. «К чертям все это» Он был слишком честолюбив, чтобы позволить этому человеку безнаказанно разбрасываться такими выражениями. Он и так с трудом терпит вечное «ты» и проскальзывающее изредка столь ненавистное еще с детства «Свити». «Да заткнись же ты, наконец.… Забудь мое имя, забудь свой глупый, поистине американский английский, забудь все это». – Ничему-то вас жизнь не учит, док. - Англичанин чудом поборол желание оставить несколько отметин на лице американца. Лезвие прижалось к щеке, еще одно неосторожное движение и проступила бы кровь. Но вместо этого Томас лишь вновь полоснул лезвием по ране на плече доктора. Он знал как это больно, когда дважды бьют в одно и то же место. «Второе предупреждение … если и сейчас до него не дойдет, то я буду крайне разочарован. Он, наверное, правда, мазохист», думалось англичанину. – Мне надоело нянчиться с вами как с маленьким ребенком. Никогда не хотел сталкиваться с работой воспитателя в детском саду. Мое терпение не резиновое. Время – тоже. – Отчеканил англичанин, спрятав стилет в своеобразные «ножны» и повесив на запястье трость, Томас схватил американца за шиворот рубашки и весьма грубо потащил наверх по лестнице, буквально волоча его тушку за собой. Мужчина и сам не мог понять: откуда у него взялось столько силы после стольких мучительных и изнурительных часов, когда тело в итоге практически отказывается слушаться приказов нервной системы. Гнев затуманил разум, в голове эхом отдавалась одна единственная мысль, одно единственное желание. Заставить это ничтожество замолчать. Замолчать навсегда. Конечно, он не рассчитывал на раскаянье, или мольбы, но и это тоже не помешало бы, чтобы потешить его самолюбие. «Чего же ты хочешь добиться этим? Своим наглым поведением, испытывая мою психику на прочность. Ты должен был понять, что довел меня до ручки еще в лаборатории. Зачем тебе это нужно?», сколько вопросов, и так мало ответов. Чудом Томас затащил доктора на чердак, минуя одну относительно небольшую лестницу. Он не слышал возмущений американца, и не хотел слушать. Открывая ногой первую попавшуюся дверь, Томас втолкнул в открывшееся помещение доктора, входя следом и захлопывая дверь. Это было небольшое помещение, весьма каноничное для карцера, с одним только отличием: помещение было освещено. Под потолком висела лампочка, которая с ритмичной частотой мигала, то освещая помещение, то вновь погружая его во мрак. «Превосходно просто. Вряд ли я долго протяну с кошачьим зрением», думалось Томасу. Грубо толкнув брюнета к единственному предмету мебели во всем помещении, к стулу, англичанин вновь щелкнул рукояткой трости, доставая скрытый стилет, по которому стекали капельки свежей крови. Мужчина поморщился. Теперь придется долго вычищать. Блондин стянул с себя рубашку, которая больше напоминала нечто, прошедшее через мясорубку, оголяя торс. Белоснежная ткань скользнула по лезвию, вбирая в себя кровь, приобретая алый оттенок. Закончив процедуру примитивной очистки, мужчина прислонился к стене, сползая, усаживаясь на пол. Прислонившись затылком к стене, блондин тут же пожалел об этом нехитром действии. Тихо зашипев от боли, мужчина провел рукой по затылку, затем без особого удовольствия заметив на белых перчатках красные разводы. «Ничтожество…» - Эй, док. Не хотите поговорить, скажем, о жизни, пока есть такая возможность? - Машинально пожимая плечами, произнес англичанин, не без доли ехидства. - Может, рассказать мне какие-то секреты...

Вновь для верности протерев лезвие стилета остатками своей рубашки, мужчина смахнул с серебристой поверхности последнюю алую капельку и отправил разорванные лохмотья в свободный полет к ближайшему углу. Туда же отправились и белоснежные перчатки англичанина, слегка заляпанные его собственной кровью. Противное ощущение. Взгляд звериных глаз остановился на американце. Из раны на его плече медленно, уже не с таким энтузиазмом, как несколькими минутами ранее, вытекала кровь, окрашивая его снежно-белый халат в яркий, вызывающий, красный цвет. Занимательное зрелище. «Ах, простите меня. Я же пообещал, что вы не измараете своей кровью свою же одежду. Но что еще ожидать от слова, которое дал отброс общества?», подумал англичанин. Однако на его лице не дрогнул ни один мускул. Была бы сейчас немного другая ситуация, то по лицу блондина поползла бы похотливая улыбка, в глазах сверкнул огонек, а в пристальном взгляде выражался бы неподдельный интерес. Но доктор ничего не видит, а значит не стоит даже пытаться играть на публику, если таковой не наблюдается. Можно отбросить маски, снять грим, повесить сценический костюм на вешалку и показать, наконец, свои белоснежные клыки. Они одни, они далеко от чужих глаз, ведь никто и никогда не интересуется тем, что происходит в карцерах. Если он заперт, и если кто-то кричит там от боли, значит это кому-то нужно. Томас невидящим взглядом смотрел на врача, не моргая и совершенно безо всякого интереса. Просто ему больше некуда было смотреть. Свет от лампочки резал глаза, а само помещение было не таким уж просторным, чтобы можно было спокойно выбрать себе невидимую точку на стене и сверлить взглядом именно ее. Тихий, тяжелый вздох. Как не прискорбно это признавать, но Томас вымотался. И морально и физически. Если задуматься, то он не спал несколько суток. А несколько часов, проведенных без сознания, совершенно не считаются. Не очень-то получиться отдохнуть с кровоточащей раной в затылке. Стоило Тому вновь прислониться к стене, как ее старая, шершавая, потрепанная временем поверхность неприятно оцарапало оголенную спину англичанина. Мужчина зажмурился, вновь представляя вид своей изодранной многочисленными шрамами спины, и не весьма приятные истории, которыми сопровождался каждый шрам. «Не так уж легка и привлекательна жизнь идеального авантюриста»
Стоило американцу упомянуть в своей реплике, после долгого и приятного молчания, о пауках, как Томас мгновенно поднялся на ноги, выпрямляясь во весь рост и нервно вздрагивая. «Если бы он ничего не сказал о пауках, я бы даже и не подумал о такой мелочи. Немного неподходящее время, чтобы забивать свой мозг размышлениями о фобиях. Тем более в моем нынешнем психическом состоянии. Черт, а ведь этом месте можно и заразу какую-то подцепить, а не только маленького паучка… чертов крот в белом халате»
- Когда работаешь один, то хочешь, не хочешь, а придется примерить на себя различные костюмы. А я и судья, и священник, и палач. Все сам, все сам… - не без доли драматизма заметил мужчина. Однако стоит признаться, что голос его в очередной раз переменился буквально до неузнаваемости. В нем не было наигранности, манерности, привычных ноток, которые были присущи ему в образе Аристократа. Стальной, лишенный эмоций, строгий, лаконичный. Типичный англичанин. Сжав в руке свое единственное оружие, мужчина буквально в один шаг приблизился к американцу, присаживаясь около него на корточки. Большим пальцем свободной руки Томас смахнул стекающую капельку крови с губы врача. – Странное ощущение. Обычно жертвы просят у меня или милости, или закурить напоследок, или же чтобы я поскорее убил их, лишь бы не мучиться больше. – Задумчиво произнес англичанин, наблюдая за тем, как медленно стекает по коже капля чужой крови. – Назовите мне свое имя. – Ровным тоном произнес англичанин, четко давая понять, что никаких отказов он сегодня не принимает. - Скольких людей вы лишили жизни, и что при этом чувствовали? – Обратив свой взгляд на американца, чуть погодя произнес мужчина. Взгляд вновь зацепился за его голубые глаза. «Надо же, как интересно» Вопрос, который озвучил мужчина, пришел сам по себе и совершенно внезапно. Томас никогда не сможет забыть те ощущения, когда впервые пролил чужую кровь, и ему было интересно: что же чувствуют другие, и чувствуют ли вообще что-нибудь? «Не думаю, что он так глуп, чтобы отвечать на мои вопросы искренне. Но хоть посмотрю на его актерское мастерство»