И никакой реакции. Постановка не удалась, зрители не оценили. Сначала Томасу показалось, будто брюнет просто о чем-то задумался, сидя на подоконнике у открытого окна, закрыв глаза и опустив голову, и открыто, показательно игнорирует блондина. Возмутительно. Однако когда мужчина никак не отреагировал на слова непрошеного гостя, все сомнения и домыслы развеялись. «Спит. Без зазрения совести. Ну, спите-спите, док. Надеюсь, вам вновь снится прекрасный кошмар, и я смогу услышать ваш неповторимый срывающийся голос», подумал Томас, хитро улыбаясь, ибо вскоре американец все-таки стал подавать признаки жизни и потихоньку отходить от сна, в который он был погружен. Растерянный и сонный взгляд Алана вызвал у Томаса легкий смешок, который просто невозможно было сдержать. «Что такое? Не можете понять: в кошмаре ли вы находитесь, или в реальности? Бедный, бедный доктор»
- Du bist im Labyrinth, mein lieber* – Едва слышным шепотом, иронично заметил Томас, произнося фразу на немецком, скорее всего просто по привычке.
- Вы все-таки соизволили прийти, Свити. – Англичанин едва заметно поморщился, когда вновь услышал из уст брюнета столь ненавистное и противное обращение к своей персоне. Однако, быстро очнувшись и вернув себя в прежнее состояние, на которое он настраивался около нескольких часов, мужчина талантливо скрыл свое нарастающее раздражение и злость под универсальной маской с извечным хищным оскалом. – Не мог же я проигнорировать ваше заманчивое приглашение на свидание, док. – Машинально пожимая плечами, и сопровождая свои слова ненавязчивой жестикуляцией, заметил мужчина. Сейчас, начиная незамысловатый диалог с американцем, он чувствовал себя намного комфортнее и свободнее, чем раньше. Ведь теперь ничто не сковывало его движения, а Алан, водрузив очки на нос, мог видеть мимику и жесты блондина. Все прекрасно, можно смело играть на публику. Мужчина наклонился, останавливаясь в нескольких сантиметрах от лица брюнета, затем коснулся его руки, скользя по запястью, цепляясь пальцами за серебряную цепочку своих драгоценных часов. – Я ценю ваш энтузиазм. Чего же вы ждете от меня, Алан? – Усмехаясь, поинтересовался блондин, свободной рукой учтиво поправляя, слегка сползшие с переносицы, очки американца.
- Если хотите, то можете выйти и снова зайти, потому что я, увы, не смог оценить вашего выхода на сцену, сударь. – Донесся хрипловатый голос американца. Услышав это, мужчина фыркнул, мгновенно убирая с лица надменную улыбку. «Все так же дерзок. Как и всегда, ничто не меняется. Какая прелесть», скептично заметил он. – Мои выходы на сцену всегда уникальны и неповторимы. – Безразлично заметил англичанин, тут же продолжая свою мысль: - И, увы, я здесь не для того, чтобы развлекать вас, Алан. Вы ужасно неблагодарный зритель, вы знали это? – Выпустив из рук цепочку, Томас с силой, до боли, сжал руку американца в своей руке, учтиво и мило улыбаясь. Блондин глубоко вздохнул, наполняя легкие свежим ночным воздухом, собираясь сказать что-то еще, но дуновение холодного ветра и тихий шелест бумаги, раздавшийся за спиной, прервали поток его мыслей, принося за собой новые, более интересные и значимые. Отстраняясь от американца, отходя на шаг назад, мужчина нагнулся, поднимая изрисованный лист бумаги, который слетел с кровати и, совершив короткий, медленный, но красивый полет, с тихим шелестом приземлился аккурат рядом с англичанином. Вновь взглянув на изображенного, на рисунке мальчика, Томас еле заметно улыбнулся, складывая листок ровно напополам. – Однако если вы так хотите, то одно я могу повторять великое множество раз, с превеликим удовольствием. – Томас вновь несколько раз согнул листок, путем нехитрых манипуляций превращая его в аккуратное подобие оригами, всем известный бумажный самолетик. Рука потянулась к карману брюк, за зажигалкой. Тихий щелчок, и на свободу вырывается короткий, слабенький язычок пламени, который с удовольствием касается бумажных крыльев самодельного летательного аппарата, заставляя те разгореться невысоким пламенем. Одно движение руки и рисунок американца отправляется в свой первый и последний полет через окно, встречаясь с тяжелыми каплями дождя и падая вниз, пропадая из поля зрения. – Бездарно, док. – Все так же грубо, резко, громко, четко, едва ли не по слогам, как несколькими минутами ранее, вновь наклоняясь к доктору, проводя кончиками пальцев по его щеке, цепляясь за подбородок. Томас, словно хищник, провел кончиком языка по нижней губе, оскалившись в клыкастой ухмылке.  – Я дам вам шанс, Алан. – Короткая пауза. – Я вас не трону. Просто верните мне мои часы. Они слишком шикарны для вас, и никак не вяжутся с вашим нелепым образом. - Англичанин покачал головой и недовольно прицыкнул языком. - Да и у меня есть куда более интересные дела и планы на сегодняшнюю ночь.  - Пошлая ухмылка. «И ни капли правды. Рядом с ним просто невозможно сдерживаться. Мне опасно подвергать себя такому соблазну...», думалось англичанину. А в мыслях вечная война и сопротивление собственным желаниям, которые возникали сами собой, когда он находился рядом с американцем, отчетливо осознавая свое над ним превосходство.

*Вы в лабиринте, мой дорогой

- Досадить? – С легким недоумением в голосе, повторил англичанин, на мгновение всерьез задумываясь над своими действиями. – Даже и в мыслях не было. У меня просто сильная аллергия на издевательства над искусством, сэр. – Пожимая плечами, совершенно безразлично произнес мужчина. В его поступке не было никакого тайного замысла, подвоха, секретного хода, совершенно ничего, что могло бы насторожить или заставить задуматься. Ему просто нравилось наблюдать за тем, как медленно горит бумага, ну и вдобавок ко всему он привык избавляться от всего, что его раздражает, с молниеносной скоростью, особо даже не задумываясь над поступками. «Как мило, что вы нашли для себя что-то забавное в этом», блондин коротко усмехнулся собственным мыслям. «Однако в этом рисунке было что-то большее. Что-то, что я в какое-то мгновение смог рассмотреть, но машинально отказался понимать, отбрасывая все ненужное еще на подсознательном уровне. От него веяло отголосками тех эмоций, под властью которых он взялся за карандаш и начал выводить неаккуратные линии на белоснежном листке. Кого же он представлял, когда рисовал этого ребенка? Странно, но я не уверен, что хочу найти ответ на этот вопрос, пускай я даже и догадываюсь», мужчина ненадолго задумался, пытаясь вспомнить себя, свое детство, вспомнить хотя бы один день из своего детства, проведенного в Америке. «Какая глупость»
- Открою вам маленькую тайну, сударь, мне достаточно всего лишь протянуть руку, чтобы дотронуться до мальчика с рисунка. – Слова американца как-то неприятно царапнули по ушам, отдаваясь ужасающим, громким, невыносимым эхом. Томас картинно вздохнул, отводя взгляд, фокусируясь на еле заметных бликах, которые исходили от цепочки часов, которые покоились в руках доктора. «Наверное, впервые в жизни я не рад тому, что мои предположения оказались верны. Святая наивность, док» – Вы сами не знаете, о чем говорите, док. – Короткая пауза. – Мальчик с рисунка уже давным-давно мертв, к сожалению. Вроде как покончил жизнь самоубийством на почве сильного нервного потрясения. Страшная авария на шоссе. Если мне не изменяет память, то газеты Нью-Йорка посвятили по одной маленькой статье этому случаю, запихивая туда весьма живописную фотографию с места несчастного случая. Журналисты «Большого яблока» тогда были падки до всяких мелочей. – «А несколько лет спустя не знали, о каких происшествиях написать в первую очередь», англичанин ухмыльнулся, переводя взгляд обратно на доктора, заглядывая в его глаза, всю глубину которых было трудно разглядеть сквозь тонкие стекла его очков. Хотелось снова снять с его глаз этот ненужный аксессуар, вновь услышать тихий звон бьющегося стекла, уловить легкую растерянность во взгляде доктора и мелькающий страх. Наверняка это страшно, когда ты перестаешь видеть мир таким, какой он есть на самом деле. «Вы же наверняка поймете, о чем я. Только не надо изображать недопонимание»
- Знаете, мессир, подобные оскорбления, подобные ругани двенадцатилетнего ребенка, совершенно вас не красят. – Англичанин еле беззвучно хохотнул, вновь надевая маску ехидности и язвительности. – Я всего лишь пытаюсь говорить на том языке, который был бы понятен вам, сэр. – Произнес англичанин, скользя пальцами по шее американца, по привычке очерчивая линию аккуратного, но смертельного пореза, который он оставлял на телах надоедавших ему жертв. «Неужели мое присутствие стало для вас таким же привычным, как и ваше для меня, док?», думалось англичанину. Он успел заметить еще в лазарете, что американец перестал протестовать против такого вульгарного поведения блондина, в отместку ведя себя не многим лучше. – Если вам свойственно верить в глупости, так почему бы и нет? Тем более, я не сказал, что сразу же покину вашу комнату. Я просто сказал, что не трону вас. – Ухмыльнувшись, ответил англичанин, не отрывая взгляда, смотря в глаза доктору. – Ходов, говорите? – Томас тяжело вздохнул, на секунду прикрывая глаза. – Зря вы не верите мне, Алан. Той ночью вы сравнивали жизнь с картами, карточным домом, верно? А знаете ли вы, чем отличается картежник от шахматиста, сэр? – С этими словами Томас, невольно улыбаясь, наклонился к уху брюнета, смыкая пальцы на его шее.  - Шахматист всегда точно знает, когда ему нужно остановиться. – Вновь тихий, спокойный шепот, который, как ни странно, отчетливо слышался по всей комнате, словно отбиваясь от одиноких стен. Не смотря на то, что Томас всегда был до абсурда азартен, он всегда умел вовремя включить мозги и хорошенько обдумать ситуацию, откладывая свой ход на неопределенное время. Но если его буквально просят не останавливаться, то он не может отказать. Проведя в напряженном молчании около минуты, Томас убрал руку с горла доктора, вновь касаясь его рук, цепляя пальцами цепочку часов. Забывшись в своих мыслях, мужчина коснулся губами шеи Алана, достаточно ощутимо прикусывая кожу, оставляя характерные отметины, затем едва ощутимо проводя языком по месту укуса. – Зачем вы все усложняете? – Вновь тихий полушепот, привычная усмешка и картинный вздох.

Ощутимый укус, легкий поцелуй, частое горячее, обжигающее дыхание и легкая дрожь нетерпения, медленно но верно распространяющаяся по всему телу. «Замечательно», проскальзывает в голове блондина, когда до его ушей доносится срывающий до вскрика голос брюнета. Тот слегка выгибается, невольно подставляя шею. Вновь легкое касание губ, ощутимый укус, вмиг проступающие краснеющие следы на бледной коже. Чужие руки рефлекторно упираются в плечи, словно пытаясь оттолкнуть англичанина, но вместо этого, не слушаясь хозяина, лишь предательски притягивают обратно, не давая шевельнуться с места, мешая отстраниться. «Прекрасно», тяжелое шумное дыхание, легкая дрожь, пробивающая тело, наверняка от переполняющих американца эмоций. «Вот только каких именно? Хотите ли вы меня убить за эту наглость, или поддаться? Хотя, о чем это я? Конечно же вы мечтаете меня убить», мужчина довольно ухмыльнулся. – Ну же, не сдерживайте себя, Алан. – Тихий заговорщический шепот, с плохо скрываемой (ну, то есть, вообще не скрываемой) насмешкой в голосе. Рука англичанина медленно скользит вверх по торсу брюнета, цепляясь пальцами за пуговицы рубашки то и дело норовя расстегнуть, на секунду останавливаясь на груди и снова вниз. Зацепив пальцами цепочку серебряных часов, которые по счастливой случайности выпали из рук доктора к нему на колени, англичанин, пользуясь моментом, незамедлительно забрал свою драгоценную вещь, отправляя их в карман брюк. Довольно ухмыляясь, Томас демонстративно погладил Алана по голове, зарываясь пальцами в черные локоны, взъерошивая, спутывая их. – Хороший мальчик. – Издевательский прошептал англичанин, напоследок легко прикусывая американцу мочку уха. Отстранившись от американца, Томас вынул часы из кармана, открывая их и всматриваясь в циферблат. Секундная стрелка флегматично шагала от цифре к цифре, приближая смену очередной минуты. Мужчина недовольно цыкнул языком и отправил механизм обратно в карман, в качестве скромной компании для своей золотой цепочки. – Надо же, я просто чертовски опаздываю. – «Куда и зачем – решим позднее», Томас картинно вздохнул. – Кто бы мог подумать, что в компании с вами, сэр, время будет лететь так быстро и совершенно незаметно. – Короткая усмешка, непрекращающаяся жестикуляция руками. – Я бы рад покинуть вас немедленно, но, это будет слишком легко. И, увы, у меня осталось одно важное и незавершенное дело. – Оскалившись в клыкастой ухмылке, Томас, слишком резко и неожиданно даже для самого себя, схватил доктора за правое плечо, с неконтролируемой силой сжимая то место, где у американца находилась глубокая рана,как память о минувшей на чердаке ночи. «Боль и унижение, боль и унижение. Вот ваша расплата. Что еще может быть хуже для человека с такой гордыней? Я хочу заставить его страдать. Чтобы ему было мучительно больно не только физически, но и морально. Я не привык терзать себя душевной болью, печалясь о прошлом, без остановок вспоминая свои ошибки, жалея о чем-то. Но он посмел прикоснуться к самому ценному и заставить вспомнить. Ненавижу вспоминать такое. Как жаль, что я в свое время поставил себе четкое табу и не смогу в полной мере позабавиться с ним, вслушиваясь в его крики и стоны боли, унижения. Как жаль», думал англичанин, застывая на минуту в томном молчании, смотря в голубые глаза Алана, сквозь тонкое, слегка мутное стекло очков. – Что же мне с вами сделать, Алан? – Задумчиво протянул англичанин, неестественно сильно растягивая гласные, словно наслаждаясь каждым сказанным словом. Свободной рукой Томас взял Алана за руку, переплетая пальцы. – Может сломать вам пальцы? Медленно, поочередно, один за другим, чтобы вы больше никогда не смогли нормально прикоснуться к скальпелю, или же к карандашу, неуклюже выводя лишь кривые и грубые линии и на теле пациента и на холсте. – Поразмыслив несколько секунд, Томас с новой силой сжал плечо американца, сильнее надавливая на рану. – Или вновь одарить ваше тело несколькими живописными порезами? – Короткая пауза. – Ведь, насколько я помню, этот процесс вам, док, той ночью настолько понравилось, что вы даже захотели мне помочь. – Томас тихо засмеялся, подаваясь вперед, наклоняясь к лицу брюнета. Отняв руку от плеча мужчины, англичанин быстрым и ловким движением снял очки с врача, аккуратно складывая дужки и кладя их на край подоконника. И вот вновь легкая растерянность промелькнула в голубых глазах брюнета, который отчаянно пытался выглядеть невозмутимым. – Или может просто выколоть вам глаза, а, док? – С насмешкой произнес Томас, проводя кончиками пальцев по щеке Алана. – Ведь вы наверняка боитесь вечной темноты, которая ходит за вами по пятам и может настигнуть в любой момент, окончательно лишая вас зрения, опуская в непроглядный мрак. Верно? - Томас тихо засмеялся. - Как же это нелепо, док.

- Так что я не вижу смысла в ваших действиях, Сир. – Тихий шепот с плохо скрываемыми проскальзывающими нотками нарастающего возбуждения, произнесенный сквозь тихие стоны удовольствия и прерывистое дыхание, словно застревает в ушах англичанина, отзываясь по несколько раз громким эхом, не желая пропадать, словно наваждение. По телу блондина пробежали мурашки и легкая, приятная дрожь, а ход мыслей резко прервался, оставляя в голове непонятную и неестественную пустоту и пугающую тишину. Чужие руки судорожно хватаются за рубашку, сминая ткань, тем самым прижимая англичанина еще ближе, почти вплотную. Томас судорожно сглотнул, пытаясь побороть свои эмоции и желания, оставляя при себе, как обычно, лишь холодный расчет и логику. Это всего лишь спектакль, который он решился разыграть перед публикой, всего лишь часть плана, несколько уверенных ходов белого короля по шахматной доске, ничего лишнего, ничего особенного. Но кто бы мог подумать, что реакция Алана на прикосновения англичанина, сможет так сильно взбудоражить сознание блондина, что тот в одно мгновение готов был забыть обо всем и слепо поддаться своим желаниям, забывая ту цель, с которой он вообще пришел сюда. «Я и сам не могу понять смысла своих действий» - Я просто делаю то, что хочу. - Тихо, едва слышно прошептал англичанин, больше отвечая на собственные мысли, чем на реплику американца. «Такими темпами мне будет крайне трудно покинуть его. Если я вообще смогу это сделать. Не хочу опускаться в своих глазах так же низко еще раз» Глубокий вдох и протяжный выдох. Тонкие губы растягиваются в легкой полуулыбке, а в глаза мелькает почти лисья хитрость. «Тело берет контроль над разумом. В мыслях вы наверняка ненавидите меня, хотите оттолкнуть, накричать, ударить меня, выставить за дверь, а вот ваше тело, не слушаясь, подается навстречу даже легким, невесомым касаниям. Какая ирония. Я надеюсь, что вам безгранично противно от самого себя», мысленно усмехнулся блондин, продолжая невидящим взглядом смотреть в глаза доктора, слегка ослабляя хватку, а затем и вовсе отпуская плечо мужчины, рана на котором, кажется, вновь начала слегка кровоточить. «Какая потрясающая идея. Шрамы. Шрамы не проходят, не дают забыть о себе, храня в воспоминаниях тот случай, при котором он был получен. Кому как не мне знать все это. Я не забыл ни одного случая, который отпечатался на моем теле в виде рваного пореза. А я ведь так хочу, чтобы эту ночь вы не забыли. Никогда. Чтобы ее последствия отпечатались не только в вашем сознании, но и на теле», подумал мужчина, хищно облизывая слегка пересохшие губы. Отвлекаясь от своих мыслей, Томас вновь обратил все свое внимание на американца, с нескрываемым удовольствием и почти что восхищением наблюдая за теми потрясающими эмоциями, которые отчетливо отразились, не только в глубине голубых глаз брюнета, но и на выражении его лица. Застывший страх, ужас, смешанные со злобой, отчаяньем и ощущением собственной ничтожности. «Прекрасно» – Что такое, док? Неужели вам стало настолько страшно? Не стоит бояться, сэр. – Мягкая улыбка. - Это только начало. – Практически в губы американца, издевательски посмеиваясь, прошептал Томас. Блондин вновь погладил американца по голове, не без удовольствия зарываясь пальцами в мягкие черные локоны. – Бедный мальчик. Только не плачь. – Усмехнувшись, произнес англичанин, с наигранной заботой в голосе, густо приправленной насмешкой и иронией.
- Можешь делать со мной что захочешь, Томас. – Вновь тихий шепот, слегка подрагивающий,  в котором четко слышится обреченность, покорность, страх и злость. У англичанина на мгновение перехватило дыхание от услышанного. Он мог бы слушать этот голос вечно. Именно такой, именно с такими красками. Коротко усмехнувшись, Томас с силой потянул Алана за волосы, слегка запрокидывая назад голову. – Все что захочу? – Переспросил англичанин, несколько «по-своему» повторяя фразу, сказанную американцем. Со своим неизменным акцентом, нарочито медленно, самодовольно, высокомерно, четко ощущая собственное превосходство, словно растягивая удовольствие от осознания всех возможностей, которые открываются перед ним вместе с этой фразой. По правде говоря, он и так бы сделал все, что хотел, с американцем, если бы очень сильно захотел, совершенно не считаясь с его мнением. Но теперь, когда он добровольно соглашается побыть покорной игрушкой на одну ночь, ситуация приобретает намного больше пикантности и интереса. Свободной рукой мужчина вновь скользнул вниз по торсу американца, на мгновение, словно в замешательстве, останавливаясь внизу живота, затем цепляясь пальцами за пояс брюк, настойчиво потянув на себя. – Неужели вы решили побыть послушным домашним зверьком? – Короткий смешок. – Какое жалкое зрелище. – Томас наклонился к лицу врача, останавливаясь буквально в миллиметре. Растерянный взгляд, слегка приоткрытые губы, сбитое, тяжелое дыхание. Довольно ухмыльнувшись, англичанин медленно провел кончиком языка по губам мужчины, следом оставляя легкий, практически невесомый поцелуй. Мужчина хотел было отстраниться, однако, не удержавшись, ощутимо, почти до крови прикусил нижнюю губу американца. Быстро отстранившись, блондин схватил врача за шиворот, достаточно грубо и резко скидывая его с насиженного места на подоконнике, прямиком на холодный пол. Присев на край подоконника, закидывая ногу на ногу, Томас достал из кармана пачку сигарет, зажигалку, и прикурил предпоследнюю сигарету, из тех, которые он отобрал у своего ученика. – Раздевайтесь. – Деловито сложив руки на груди, безапелляционно произнес англичанин, подавив пошлый смешок, оскалившись в хищной улыбке. «Ну и какого черта ты творишь, Сир?...»

Сигарета, докуренная меньше чем до половины, отправляется в свободный полет в окно, мелькая одиноким красноватым огоньком, вскоре и вовсе скрываясь в непроглядной темноте. Англичанин, с трудом сдерживая позывы кашля, затолкал пачку сигарет и зажигалку обратно в карманы, с глаз долой, из сердца вон, как говорится. «Какую же все-таки дешевую дрянь порой курят эти спиногрызы», думалось мужчине. Он действительно настолько привык к дорогим вещам, в том числе и к дорогому  алкоголю и к сигаретам, что сейчас его организм просто отказывался воспринимать самые обычные сигареты, которые может курить обычный ученик сего заведения. И как бы он не старался отвлечься, терпкий дым совершенно не помогал ему, а лишь вызывал еще больше раздражения. Обычно сигареты и алкоголь служили англичанину в качестве импровизированных антидепрессантов. Простые вещи, которые помогают отвлечься от ненужных мыслей, усмирить сознание, оставляя в голове приятную пустоту на каких-то несколько минут. Но сейчас Томас не мог перевести свое внимание на что-либо другое. Все его мысли были заняты американцем и только им. Мужчина готов был поклясться, что не испытывал к этому человеку ничего кроме слепой ненависти. Совершенно никакого влечения, обычное желание заставить его страдать, преподать урок, который трудно забыть, втоптать его в грязь и вывести из себя. Ведь он сам виноват, что показал свои слабости. Однако сейчас мужчина никак не мог разобраться в своих ощущениях, и это его пугало. Нет, пугала не эта глупая неизвестность и неопределенность. Его пугало то, что в любой момент у него может просто сорвать крышу.
Глухой стук и тихое шипение. Томас перевел взгляд на Алана, который, зажмурившись, лежал на полу, пытаясь избавиться от плена занавесок, которые он так находчиво потянул за собой. Тонкие губы расплылись в самодовольной усмешке, а во взгляде голубых глаз блестела все та же лисья хитрость, талантливо скрывая за маской все свои сомнение и все свое волнение. «А я не перестарался? Ведь будет очень неприятно, если он что-нибудь себе сломает», подумал мужчина, не отрывая слегка обеспокоенного взгляда от американца. Однако вскоре врач успешно выбрался из, так называемых завалов, взирая на англичанина своими бездонными синими глазами. Он с ненавистью смотрел на Томаса, словно желая сжечь того одним лишь взглядом, чем вызывал неописуемый восторг со стороны наставника. «Как же страстно вы меня ненавидите, я даже взгляд не могу оторвать». Американец застыл на месте, когда англичанин озвучил свой приказ, чем несказанно повеселил последнего. Нерешительность, проскальзывающая в действиях, заметно дрожащие руки. Мужчина мешкает, все, никак не решаясь исполнить скромную и невинную (по мнению Томаса) просьбу. Блондин с трудом сдерживался, чтобы не засмеяться в голос. Все это смотрелось настолько смешно и нелепо, что хотелось рассмеяться. Громко, истерично, привлекая внимание санитаров психиатрической больницы. Но Томас поймал себя на том, что с жадностью наблюдает за движениями Алана, улавливая едва ли не каждый его вдох, с нетерпением чего-то, ожидая, не в силах отвести взгляд. Всего несколько мгновений и рубашка, которая не так давно скрывала торс мужчины от посторонних взглядов, летит в сторону, изящно развиваясь и затем одиноко опускаясь на пол. Томас хищно оскалился, облизывая кончиком языка пересохшие губы. Алан показался англичанину слишком эфемерным. Как будто все это происходит совершенно не с ним и совершенно не в этой реальности. А может он впервые за неделю смог спокойно заснуть и видит сейчас вот этот сон? «Почему бы тогда просто не отдаться этим желаниям? Ненадолго», подумал мужчина, вставая с подоконника.
- Дальше. – Властным тоном произнес англичанин, подходя к мужчине. – Или, может, вам помочь? Боже мой, да у вас ведь руки трясутся! – Тихо и издевательски прошептал мужчина, наклоняясь к уху доктора, любезно заводя пальцами выбивающиеся черные пряди волос за ухо, затем медленно скользя рукой вниз по обнаженному торсу, лаская кожу, пальцами цепляясь за пояс брюк, слегка оттягивая.
- Чертов ублюдок! – Раздается гневный шепот, который буквально разрывает повисшую тишину напополам. Томас, коротко усмехнувшись, одной рукой обнял мужчину за талию, прижимая того спиной к себе. – А вы все дерзите. В ваших же интересах быть послушным мальчиком, Алан. Как жаль, что вы этого не понимаете. – Прошептал мужчина на ухо доктору, обжигая горячим дыханием нежную кожу. Пальцы свободной руки мучительно медленно скользят по спине мужчины, неуловимо, едва касаясь. Однако, как только Томас умолк, нежные прикосновения быстро превратились в более грубые, требовательные. Англичанин, весьма ощутимо надавливая ногтями, провел пальцами вдоль позвоночника мужчины. На бледной нежной коже в мгновение проступили краснеющие следы, несколько ярких ровных дорожек.